Сдержать обещания. В жизни и политике - [26]

Я лучше понял, что доктор Кинг имел в виду, когда общался со своими друзьями из Prices Run.

Единственная реальная проблема, с которой я столкнулся в то лето, возникла в начале сезона. Пара банд околачивалась у бассейна, и одна из них, по слухам, называла себя «Римляне». Как и всем с напомаженными волосами, этим парням требовалось надевать при входе в воду шапочки для плавания. Это были обычные подростки, проводившие много времени у вышки для прыжков в глубокой части бассейна. Как-то раз «римлянин» по кличке Корн Поп стал упорно раскачиваться на трамплине. Это был один из основных запретов при пользовании вышками для прыжков, и мне захотелось дать всем понять, что я не такой уж простак. Поэтому я свистнул ему и попросил перестать раскачиваться. Он не перестал. Я свистнул еще раз. «Эй, Эстер! Эстер Уильямс! — крикнул я так громко, чтобы все расслышали мою шутку. Эстер была королевой популярных в пятидесятые фильмов-феерий на воде. — Сойди с трамплина, приятель. Убирайся». И я выгнал его из бассейна.

Другие спасатели сказали мне, что Корн Поп будет ждать меня снаружи, у забора из сетки-рабицы, и, вероятно, у него есть опасная бритва, которую он может пустить в ход, когда я пойду к своей машине. Была известна история, как несколько лет назад одного белого, бывшего капитана спасателей, порезали так сильно, что на спину ему пришлось наложить сорок швов. Поэтому я решил позвонить в полицию, патрулирующую парк, чтобы кто-то из них проводил меня до машины. Но в тот день работал Билл Райт, и он сказал, что если я позвоню, то уже никогда не смогу вернуться в бассейн. Он вытащил цепь из подсобки, отрезал от нее шесть футов, намотал ее мне на руку и обернул полотенцем. Он точно объяснил, что сказать, когда Корн Поп подойдет ко мне: «Может, ты и порежешь меня, Корн Поп, но сперва я намотаю эту цепь тебе на голову».

И я в точности сказал ему все это, когда он смотрел мне в глаза у моей машины. Но тогда я сказал не только это. Мне совсем не хотелось, чтобы меня порезали. И я подумал, что кое-чему научился там, в аппаратной: похоже, я понял, что именно Корн Поп заслуживал услышать. «Кстати, я должен перед тобой извиниться. Зря я назвал тебя Эстер Уильямс. Это неправильно. И я искренне извиняюсь в присутствии всех твоих друзей. Но если ты опять будешь раскачиваться на трамплине, я опять вышвырну тебя вон».

Мы оба отвели в сторону наше оружие и, в конце концов, стали друзьями. Корн Поп и «Римляне» присматривали за мной до конца лета.

Поэтому, когда в 1968 году я услышал, что люди из бедных кварталов жалуются на то, как с ними обращаются губернатор Терри и Национальная гвардия, я знал, о чем они говорят. Была ли у них такая же обеспеченная Конституцией защита, как у людей в Вестовер Хиллз или Мейфилде? Была ли у них такая же свобода передвижения, как у людей в белых районах по соседству? Было ли у них такое же право на чувство защищенности в их районах, как у белой Америки? Я думал, что люди из тех районов, по крайней мере, заслуживали этого. В 1968 году я не считал, что мне под силу изменить мир или происходящее вокруг, но знал, что могу принести пользу. Поэтому я пересек Родни Сквер, вошел в подвал трехэтажного здания и подал заявление на работу в офис общественного защитника. Решение Верховного суда по делу «Гидеон против Уэйнрайта» пятью годами ранее гласило, что никто не должен принуждаться идти в суд без адвоката. Если у подсудимого не было средств на адвоката, то расходы брал на себя штат. Работа общественного защитника показалась мне делом богоугодным. Она всегда была непростой, но тогда я впервые почувствовал себя актером, защищавшим Конституцию. Большинство моих клиентов были бедными афроамериканцами из Восточного Уилмингтона, и, несмотря на их вину или отсутствие таковой, я делал все, чтобы быть уверенным: их интересы представлены в суде должным образом.

Однако в первый же день я получил настоящий урок по системе уголовного права. Когда я только вникал в принципы работы суда, судья назначил меня участвовать в слушаниях на следующий день. Я возразил, что даже не был в составе участников, что ничего не знал о деле и что времени на подготовку уже не оставалось. Судья посмотрел на обвиняемого в грабеже, который сидел в наручниках и кандалах, и спросил, подхожу ли я ему. «Что этот, что тот», — ответил он.

Дело было еще в том, что в 1969 году богоугодное занятие не подразумевало работу на полную ставку. Новый офис общественного защитника финансировался еще недостаточно, поэтому меня могли нанять только на полставки. Мне предложили работу в фирме Arensen & Balick. Сид Бэлик был один из самых уважаемых в городе адвокатов по уголовным делам, но его считали добродушным человеком. Он много работал на общественных началах, брал трудные дела. Поскольку я выполнял обязанности общественного защитника, я не мог вести уголовные дела для Arensen & Balick. Но Бэлик был просто завален гражданскими делами, и большая их часть оплачивалась по факту. Это означало, что если мы выигрывали, то нам платили, если проигрывали — денег не было.

Наблюдая за Сидом Бэликом, я узнал, как стать хорошим адвокатом. К тому времени, когда клиенты попадали к Сиду, они, вероятно, находились в полном отчаянии и дела их шли плохо. Мы представляли людей, у которых не было запаса денег. Что-то пошло не так, и теперь они оказались в тупике. Если они лишились автомобиля в результате аварии и страховая компания не собиралась выплачивать страховку, они не могли ездить на работу. Любая травма или болезнь, отразившаяся на их работоспособности, в корне меняла жизнь всей семьи. Большинство из них не имели страховки, оказываясь безработными, или не могли рассчитывать на компенсацию в случае производственной травмы. У них не было возможности оплачивать счета. Сид научил меня, как помогать людям в труднейшие моменты их жизни. Кроме хорошей юридической помощи, они так же нуждались в моральной поддержке, чтобы прекратить панику. Сид показал мне, как важно приобнять клиента и дать понять, что он не один. Тем лучше, если тот, кто поддерживает, — парень в традиционном черном костюме с галстуком.