Сделка - [64]

Теперь уже Ольге не хотелось мирить нас.

Гвен, разумеется, никогда и в глаза не видела Хоффа.

Дэйл, расталкивая толпу локтями, приближался ко мне. Я ждал.

Тут со ступенек спустился слуга и шепнул Ольге, что картина готова к демонстрации. В любой другой ситуации Ольга повела бы гостей наверх не раньше чем через час, но сейчас она молниеносно оценила мое взвинченное состояние, смерила взглядом Дэйла, затем приподнялась на носки и хлопнула в ладоши:

— Фильм! Фильм! Все на фильм!

Со стороны игроков в бутылки, только начавших вгрызаться в Хоффа, раздалось неодобрительное ворчание. Но Ольга стала еще настойчивее: «Наверх! Все наверх!» Она подтолкнула меня к лестнице, а через плечо промурлыкала: «Дэйл, дорогой, захвати-ка с собой мистера Хоффа!»

Кровь приливала к моей голове бешеными толчками. Ее было так много, что виски трещали.

Ольга не отпускала мою руку.

Каждый желал заполучить место рядом с Хоффом. Дэйл посадил его на первый ряд, и все, кто хотел, сгрудились рядом. Остальные искали такие места, с которых было бы удобно следить за его реакцией.

Свет погас.

Развлечение началось с первой минуты. Музыка, звучащая во время титров, была не та, которую Хофф наметил во время съемок.

— Это не моя музыка, — пробормотал он. — Что они сделали с моей музыкой? — повысил он голос. — Я не позволю!

Народ захихикал.

— …Это — дерьмо! — гаркнул он, выпячивая свой германский акцент.

Крепкий орешек мистер Хофф!

— …Мое видение не нуждается в этом дерьме! — продолжал рычать он.

Народ засмеялся открыто. Вечеринка, кажется, удалась.

Начался сам фильм. Разумеется, скроен он был абсолютно по-другому. И снабжен, помимо всего прочего, закадровым повествованием, подразумевающим библейскую параллель.

— Вонючки! — неистовствовал Хофф. — Мусор!

Тут звуковая дорожка начала выдавать коленопреклонение перед организованным благочестием, изрекаемое елейным голосом одной телевизионной звезды, немедленно узнанной всеми присутствующими.

— Я мочился на эту сволочь! — громыхал Хофф.

Признаться, и меня обуревали подобные чувства.

Чего нельзя было сказать об остальных. Среди смеха послышалось шипение. Из гаммы шумов выделился голос Эмили:

— Мистер Хофф, не могли бы вы вести себя потише! Мы пришли смотреть фильм, а не…

В этот момент Хофф обнаружил, что его любимый отрывок — тягучий безостановочный кадр, вбирающий в себя 360 градусов мексиканской пустыни, покрытой трупами, скелетами, черепами и прочими атрибутами смерти, кадр, представляющий из себя «Пустыня — вот что такое культура в наше время!» (цитата из интервью Хоффа иностранной прессе), — этот кадр был обрезан.

— Где мой долгий кадр? — заревел пьяный «гений».

Он адресовал вопрос прямо в зал. Он уже стоял и величественно указывал на экран в манере героев Эрнста Толлера. Снова — враждебная реакция.

— Может, вы замолчите наконец!.. Да сядьте же… ш-ш-ш!!!

Но Хофф не слушался.

— Что вы сделали с моим долгим кадром? — ревел он на присутствующих. Иностранной прессе он описал этот кадр в деталях — 360 градусов, с задней подсветкой. «Как я это сделал — секрет!»

Он обещал корреспондентам, что хоть это-то они увидят так, как он видит сам. Изрыгая проклятия, воя от обуревающей его боли, он промчался меж рядов в будку киномеханика, и оттуда донесся его крик, обвиняющий малого в пропуске одной части.

— Дэйл, выгони этого человека! — потребовала Эмили, теребя золотой крест на порозовевших грудях. — Мне нравится картина, и я не намерена сидеть здесь и…

Хофф прибежал обратно.

— Я затаскаю его по судам! — объявил он. — Если в этой стране еще остался закон, я поставлю этого маленького грязного торгаша на колени!

Некоторым послышалось «еврейского». Я не слышал.

— О чем толкует эта жертва Гитлера? — прошептал кто-то Ольге.

— По-моему, о своем продюсере, — ответила она и повернулась ко мне. — И он тебе симпатичен, Эдди?

На экране появился главный герой — мексиканец, но довольно похожий на Христа. Хофф намеревался представить его в критический момент, когда тот выгоняет менял из храма (из мексиканской церквушки). Но было совершенно очевидно, что отправная речь героя была полностью переписана продюсером. По слухам, продюсер прокомментировал оригинал Хоффа следующим образом: «Мистер Хофф пытается высказать точку зрения, что люди являются плохими только потому, что они — богаты. Не думаю, что подобная мысль получит всеобщее одобрение в Америке». Продюсер тоже не строил из себя дурака. «Более того, я заметил при обсуждении с мистером Хоффом проблемы гонорара, — от его внимания не ускользает ни один цент, и он требовал даже посадить на место секретаря свою жену, которая до сих пор толком не может написать свое имя на сносном английском. На публику мистер Хофф презирает деньги, но по сути своей он — неуступчивый торговец. С мощным влечением к Его Величеству — Доллару!»

Что бы там ни было, продюсер полностью переписал отрывок и поставил сцену заново. «Чтобы Иисус выглядел христианином, — заявил он, — а не законченным „комми“!»

Когда началась переписанная наново сцена, Хофф вскочил в луч кинопроектора и, молотя воздух руками, заревел:

— Мерзавцы!!! Остановить фильм! Это — не мое!