Сдача крови - [6]

Когда Бостон остался у них за спиной, он спросил:

– Где бы нам поесть?

– Поесть?

– Да, давай, а? Хочу пригласить тебя в кафе. Как секретаршу.

– Странно, мне самой кажется, будто я делаю что-то недозволенное. Будто что-то украла.

– Тебе тоже? Так что же мы украли?

– Не знаю. Может, утро? Думаешь, Ева сумеет одна накормить их?

Ева подрабатывала у них приходящей нянькой – миниатюрная рыжеватая девчонка, которая жила на одной с ними улице и должна была, по подсчетам Ричарда, ровно через год превратиться в умопомрачительную красотку. Средний срок службы няньки – три года; берешь ее из десятого класса школы и за руку ведешь в пору расцвета, а через пару лет, сразу после выпуска, она, словно конторская служащая из пригорода, услышав свою остановку, выходит в открывшуюся дверь и исчезает из виду – на курсы сестер-сиделок или в замужнюю жизнь. А электричка идет дальше, впуская новых пассажиров и сама становясь длиннее и старше. У Мейплов детей было четверо: Джудит, Ричард-младший, бедный Джон, несуразно большой, с ангельским личиком, и Пуговка.

– Как-нибудь справится. Тебе чего хочется? После всех разговоров о кофе я просто умираю хочу кофе.

– В блинной на сто двадцать восьмой не успеешь слова сказать, как тебе уже несут чашку кофе.

– Что, блины, прямо сейчас? Шутишь? А нас не стошнит?

– Тебя тошнит?

– Да нет. Я какой-то невесомый и разнеженный, но это, наверное, психосоматика. Не укладывается у меня в голове, как это получается, что ты отдаешь и все-таки остаешься при своем. Как это – меланхолия, что ли?

– Не знаю. Разве меланхолик и сангвиник одно и то же?

– Черт, напрочь все забыл. Какие там еще темпераменты бывают – флегматический и холерический?

– Желчь и черная желчь тоже как-то с этим связаны.

– В одном надо отдать тебе должное, Джоан. Ты у нас образованная. Вообще, в Новой Англии женщины образованные.

– Зато бесполые.

– Ну-ну, правильно. Сперва всю кровь из него выпустим, потом вздернем на дыбу!

Но ярости в его словах на сей раз не было; он не без умысла заставил ее вспомнить об их предыдущем разговоре, чтобы его тогдашние обидные слова можно было как бы невзначай перечеркнуть. И похоже, у него получилось.

В блинной было пусто и тихо – для блинов рановато. Ричард и Джоан сами вдруг притихли и оробели: больше всего это походило на свидание, когда у двоих еще мало общего, но они уже достаточно близки, чтобы спокойно принимать это как данность и не болтать без умолку, лишь бы заполнить паузу. Растроганный синевой от блинов с черникой у нее на зубах, он поднес к ее сигарете спичку и сказал:

– Представляешь, я просто влюбился в тебя там, в донорской.

– Интересно, с чего бы?

– Ты была такая бесстрашная.

– Ты тоже.

– Но мне-то вроде как положено. Плата за пенис.

– Тшш!

– Эй, я просто так брякнул – про то, что ты бесполая.

Официантка налила им еще по чашечке кофе и положила чек.

– И я торжественно обещаю никогда в жизни не танцевать твист, ча-ча-ча и шотландку с Марлен Бросман.

– Не говори глупостей. Мне все равно.

Он, можно сказать, получил разрешение, но его почему-то разобрала досада. Это ее самодовольство! Почему она уходит от борьбы? В попытке удержать шаткий мир между ними он схватил чек и, нарочито актерствуя, изображая эдакого простовато-туповатого ухажера, пригласившего даму в кафе, важно объявил: «Я заплачу».

Но, заглянув в бумажник, он обнаружил там всего только один потрепанный доллар. Он и сам не понимал, почему это так его взбесило, разве сам факт, что доллар был всего один.

– Вот свинство! – сказал он. – Нет, полюбуйся! – Он помахал долларовой бумажкой у нее перед лицом. – Я как проклятый гну спину всю неделю, чтобы прокормить тебя и наших ненасытных отпрысков, – и что же остается мне в конце недели? Один, черт возьми, вшивый мятый доллар!

Ее руки упали на сумочку на соседнем стуле, но взгляд был прикован к нему, и ее лицо снова стало таким, как уже было – или еще будет: фарфоровой маской непостижимого самообладания.

– Заплатим вместе, – сказала Джоан.