Сципион. Том 1 - [167]
— Да, это так. Одно консульское назначение должно быть вне Италии.
— А где именно? По-моему, только в Африке. Или в Сицилии. Для Фабия здесь есть разница, а для меня Сицилия и Африка в данном случае почти одно и то же.
— Да, но консулов двое, и тебя попытаются оставить в Италии.
— Значит, второй консул также должен быть нашим человеком, готовым уступить мне дорогу.
— У меня есть достойные кандидатуры, но все они патриции, а ведь твой коллега должен быть плебеем. Попробовать молодого Семпрония? Впрочем, нет, он слишком зелен.
— Вот я и подумал о Лицинии.
— Да, пожалуй, человек уважаемый и нам подходит. Но удобно ли к одному лицу обращаться с двумя просьбами?
— А у нас не две просьбы, а всего лишь одна, и тут же вознаграждение за нее. Он сделает нашего Марка жрецом, а мы за это продвинем его в консулы. Мы на подъеме, и с нашей поддержкой он обязательно пройдет.
— Насколько ты вырос и возмужал как государственный человек, Публий, — заметил Эмилий. — Рядом с тобою даже я чувствую себя мальчишкой! Но все же нам придется просить Лициния уступить тебе ведение войны.
— Совсем нет.
— Почему?
— Разгадка все в том же выбранном мною имени. Ты забыл, что Красс — Великий понтифик, а потому ему всегда полагается быть в Италии, особенно в нынешних условиях, когда народ напуган многими несчастьями и придает особое значение чистоте и правильности священнодействий. Так что Красс обязательно останется в Италии, а, значит, я отправлюсь в Африку. В вопросе о столь великом деле, как завершение войны, я не удовольствовался бы простой договоренностью, блеск славы слишком соблазнителен и затмевает клятвы, но на Красса наложены более осязаемые узы, чем слова обещаний.
— Да, Публий! Я старался удержаться от особых похвал тебе из педагогических соображений, опасаясь, что ты по молодости излишне возгордишься, но сейчас не могу молчать. Ты не только умнее меня, но и гораздо старше, несмотря на малочисленность лет.
— У каждого свои достоинства и слабости, потому не стоит сравнивать людей за пределами отдельных качеств.
— Но у тебя-то недостатков нет! Ты во всем любого превосходишь!
— Ну да! Где уж мне. В своем-то возрасте я все еще не женат и, между прочим, рядом с твоею дочерью, выражаясь твоими словами, чувствую себя мальчишкой.
— Это ты-то?
— Я. И сегодня весь день провел балбесом, говоря с обладателем бесценного сокровища о пошлой политике. А ведь шел-то я сюда совсем с другою целью.
— С какою же?
— Теперь уж поздно отступать, сознаюсь: просить руки Эмилии Павлы.
— И просишь?
— Еще как! Сильнее Африки!
— Ну так бери ее хоть завтра, и руку, и все остальное, кроме души, которая уже давно лежит у тебя за пазухой.
— Завтра, пожалуй, не сумею, а вот в ближайшие ноны обязательно приду.
— Ну и отлично! Если только она раньше не скончается от любви к тебе. Вот видишь, я устраняю твой последний недостаток, и отныне, то есть с будущих нон, ты станешь совершенством.
— Но благодаря тебе и твоей племяннице. Так и всегда человек может достичь совершенства, только объединившись с другими.
3
Придя домой, Публий сразу же объявил о предстоящей свадьбе. При этом Помпония, сумевшая сдержать эмоции, когда провожала сына на войну, и тогда, когда встречала его с победой, впервые расплакалась на виду у всех. Луций, имевший собственные виды на Эмилию, несколько опечалился, но лишь на мгновенье, а потом воспрял духом и стал шумно поздравлять брата и расхваливать его невесту, словно свою собственную.
Ложась в эту ночь спать, Публий почувствовал давно забытую душевную легкость; гнет мучительных дум о прекрасной иберийке, тяготивший его последние годы, исчез, растворился, как это бывает иногда с тучей под действием солнечных лучей. Он посчитал, что с нынешнего дня женский вопрос окончательно решен для него, и все прежние переживания разом ушли из реальной жизни и как бы превратились во фрески на стенах памяти.
Утром Публий тщательно напомадился аравийскими благовониями, как последний Марк Цецилий, сам при этом посмеиваясь над собою, и отправился к Эмилиям. Там он сообщил Эмилии Павле о своем желании взять ее в жены и получил ее согласие. Был назначен день свадьбы на ближайшие ноны, и в обеих знатных семьях началась интенсивная подготовка к торжествам.
Но самому Публию предаваться предпраздничным настроениям было некогда, и, несмотря на излишнюю возбужденность, он сразу от Эмилиев пошел к Назике. Публий Назика при виде двоюродного брата, повел острым носом и, улыбаясь, нараспев сказал:
— Каким, однако, ты стал эстетом, преобразился в считанные дни мирной жизни.
— Что поделаешь, нет времени, приходится наверстывать упущенное, дабы за несколько дней прожить всю глупость молодости.
— Да-да, я слышал, что ты женишься. Поздравляю тебя: отличный выбор.
— Благодарю за поздравление, но должен заметить, прекрасный у тебя слух; ведь о своих намерениях относительно Эмилии я объявил только что и в нескольких кварталах отсюда.
— Наверное, ты все-таки обмолвился еще вчера, ибо, как говорят, Марк Эмилий уже сегодня утром плясал перед клиентами, словно не он, а они угощают его своими объедками.
— Но-но, ты моего будущего тестя не порочь, он не грек, чтобы плясать всенародно.
Социально-исторический роман "Тиберий" дополняет дилогию романов "Сципион" и "Катон" о расцвете, упадке и перерождении римского общества в свой социально-нравственный антипод.В книге "Тиберий" показана моральная атмосфера эпохи становления и закрепления римской монархии, названной впоследствии империей. Империя возникла из огня и крови многолетних гражданских войн. Ее основатель Август предложил обессиленному обществу компромисс, "втиснув" монархию в рамки республиканских форм правления. Для примирения римского сознания, воспитанного республикой, с уже "неримской" действительностью, он возвел лицемерие в главный идеологический принцип.
Главным героем дилогии социально-исторических романов "Сципион" и "Катон" выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.Во второй книге рассказывается о развале Республики и через историю болезни великой цивилизации раскрывается анатомия общества. Гибель Римского государства показана в отражении судьбы "Последнего республиканца" Катона Младшего, драма которого стала выражением противоречий общества.
Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.
«Свои» — повесть не простая для чтения. Тут и переплетение двух форм (дневников и исторических глав), и обилие исторических сведений, и множество персонажей. При этом сам сюжет можно назвать скучным: история страны накладывается на историю маленькой семьи. И все-таки произведение будет интересно любителям истории и вдумчивого чтения. Образ на обложке предложен автором.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В новой книге известного режиссера Игоря Талалаевского три невероятные женщины "времен минувших" – Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик – переворачивают наши представления о границах дозволенного. Страсть и бунт взыскующего женского эго! Как духи спиритического сеанса три фурии восстают в дневниках и письмах, мемуарах современников, вовлекая нас в извечную борьбу Эроса и Танатоса. Среди героев романов – Ницше, Рильке, Фрейд, Бальмонт, Белый, Брюсов, Ходасевич, Маяковский, Шкловский, Арагон и множество других знаковых фигур XIX–XX веков, волею судеб попавших в сети их магического влияния.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами…1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 — нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат — богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины.