Сципион. Том 1 - [165]
— Премилый молодой человек, но разве он способен нам помочь в этом деле?
— Мир имеет четыре стороны света. Регул сразу высадился в пунийской области, пренебрегая иными направлениями, и проиграл, я же начал расшатывать Африку с Нумидии… Ко всякой проблеме нужно искать подход и с Востока, и с Запада, с Юга и Севера. Да, кстати, Назика — юнец, а уже женат!
— Весьма шустрый парень, — скороговоркой нетерпеливо проговорил Эмилий, с трудом скрывая любопытство под маской сенаторской невозмутимости.
— Правда, на плебейке…
— Да, я знаю, на Лицинии.
— На дочери Великого понтифика.
— Ах! Клянусь Геркулесом, здорово ты подвел! — воскликнул Эмилий. — И ты думаешь…
— Я видел его. Этот добряк не так прост, как кажется, но я найду к нему подход. Надо же дружить с родственниками.
Эмилий хотел разразиться новым потоком благодарных славословий, но Публий, заметив, что их беседа привлекла нездоровое внимание окружающих, сделал «каменное» лицо. Марк насторожился, посмотрел вокруг и понял, чем вызвано беспокойство его молодого друга. Тогда они, не сговариваясь, прыгнули в воду, впрочем, кто прыгнул, а кто и бултыхнулся, и, получив новый заряд бодрости, вернулись в гардеробную, надели нижние туники и вышли во двор. Там еще было тепло, хотя зимнее ненастье уже стояло на горизонте. Разместившись на угловой скамье, где их невозможно было подслушать, они продолжили разговор.
— Позволь теперь мне проявить заботу о тебе, как только что сделал это ты по отношению к моему сыну, — сказал Эмилий. — Потолкуем о твоих делах. Как ты сам-то их оцениваешь?
— Я понял, что консульство они мне сдали без боя. И это меня настораживает: они готовят удар на другом направлении.
— Правильно мыслишь. За консульство с тобою бороться им не по силам, ведь ты вернулся в Рим победителем и народным кумиром, конечно, не без нашей помощи. Но консулат бывает разным. Оппозиция стремится ограничить твою деятельность в должности, и, в первую очередь, не допустить тебя в Африку. О твоем намерении переправиться на вражеский берег, хотя ты о нем официально не заявлял, знает даже последний нищий в Городе. Весь италийский воздух пронизан идеей эффектного завершения войны у стен Карфагена, и народ, тут-то ему зрение не изменяет, видит тебя и только тебя во главе ливийской экспедиции.
— А кого видит Фабий?
— После смерти сына ему некого тебе противопоставить, хотя, конечно, есть еще Валерий Левин, Клавдий Нерон, Ливий Салинатор, которых он, впрочем, тоже недолюбливает, но, по-моему, старик совсем помешался на своей осторожности и ждет, пока война в Италии угаснет сама собою.
— Этого не будет. Если мы станем бездействовать, Карфаген поднимет против нас Македонию, Азию и, может быть, даже Египет, не говоря уж о галлах, коих в мире существует бесчисленное множество.
— Да, конечно.
— Так, значит, Фабий не доверяет мне…
— Он слишком боится Ганнибала.
— Это потому, что он знаком с Пунийцем, но не знает Сципиона! Да, с кончиною Квинта Фабия младшего у меня потеряна последняя надежда перетянуть этот клан на свою сторону.
— Так вот, Публий, все твои соперники: и те, которые сомневаются в твоих силах, и другие, те, кто, наоборот, слишком верят в тебя — сходятся в одном желании: любыми мерами удержать тебя в Италии.
— Каковы конкретно их планы?
— Пока не знаю.
— Ну что же, мы поборемся. Народ за меня. Правда, прибегать к прямой помощи народа — это чересчур грубое средство…
— Да, плебс наш. Они надеялись, лишив тебя почестей триумфа, снизить твою популярность, но просчитались.
— И то верно, обидев нас, фабианцы еще сильнее приблизили к нам простой народ.
— А ты сам тяжело переживаешь эту неудачу с отказом в триумфе?
— Ничуть. Пусть у меня будет в жизни только один триумф, но над Ганнибалом, чем десять — над Газдрубалами. Вот перед солдатами действительно неудобно…
— Это лис, Валерий Флакк, все подстроил.
— Да, Фабий, несомненно, доволен своим учеником.
— Так ты догадался, что он действовал по заказу Максима?
— Он лишь изогнул дугой, нарумянил и подмаслил прямолинейные фразы старца. Да, вот что, Эмилий, проясни заодно мой взгляд на Манлия Торквата. По-моему, он был склонен поддержать нас.
— Он обязательно принял бы нашу сторону против Фабия, если бы не был безгранично предан третьей партии, а именно, своей собственной.
— А как он поведет себя в предстоящем деле?
— Что касается вопроса о триумфе, то тут согласие не требовало от него жертв, в чувстве же справедливости ему не откажешь. А вот по поводу похода в Африку он вряд ли выскажется положительно, ибо, как все старики, излишне боится риска.
— Значит, на него рассчитывать не стоит?
— Да, тут в лучшем случае нейтралитет.
— Нелегкая нам предстоит борьба.
— Да уж, есть над чем попотеть.
— Так идем, попотеем, — с этими словами Публий встал.
— Куда это?
— Как, куда? В тепидарий.
— Ах, ну конечно. Идем, попотеем.
Они возвратились в аподитерий, откуда прямо в туниках прошли в тепидарий, небольшое помещение с закрытыми матовыми стеклами окнами, подогреваемое четырьмя бронзовыми жаровнями. Расположившись на скамьях, друзья молча вкушали искусственный зной, сосредоточенно глядя на раскаленные угли в жаровнях, установленных в центре тепидария на прямоугольном возвышении. Однако окружающие, уже давно искоса посматривавшие на них, теперь сгрудились мощным клином и пошли в наступление.
Социально-исторический роман "Тиберий" дополняет дилогию романов "Сципион" и "Катон" о расцвете, упадке и перерождении римского общества в свой социально-нравственный антипод.В книге "Тиберий" показана моральная атмосфера эпохи становления и закрепления римской монархии, названной впоследствии империей. Империя возникла из огня и крови многолетних гражданских войн. Ее основатель Август предложил обессиленному обществу компромисс, "втиснув" монархию в рамки республиканских форм правления. Для примирения римского сознания, воспитанного республикой, с уже "неримской" действительностью, он возвел лицемерие в главный идеологический принцип.
Главным героем дилогии социально-исторических романов "Сципион" и "Катон" выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.Во второй книге рассказывается о развале Республики и через историю болезни великой цивилизации раскрывается анатомия общества. Гибель Римского государства показана в отражении судьбы "Последнего республиканца" Катона Младшего, драма которого стала выражением противоречий общества.
Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.
«Свои» — повесть не простая для чтения. Тут и переплетение двух форм (дневников и исторических глав), и обилие исторических сведений, и множество персонажей. При этом сам сюжет можно назвать скучным: история страны накладывается на историю маленькой семьи. И все-таки произведение будет интересно любителям истории и вдумчивого чтения. Образ на обложке предложен автором.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В новой книге известного режиссера Игоря Талалаевского три невероятные женщины "времен минувших" – Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик – переворачивают наши представления о границах дозволенного. Страсть и бунт взыскующего женского эго! Как духи спиритического сеанса три фурии восстают в дневниках и письмах, мемуарах современников, вовлекая нас в извечную борьбу Эроса и Танатоса. Среди героев романов – Ницше, Рильке, Фрейд, Бальмонт, Белый, Брюсов, Ходасевич, Маяковский, Шкловский, Арагон и множество других знаковых фигур XIX–XX веков, волею судеб попавших в сети их магического влияния.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами…1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 — нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат — богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины.