Счастливый Феликс - [34]
Оказывается, он давно хотел это сказать. Чуть не добавил: «Мы живем, как в коммуналке какой-нибудь. Или как в общаге», но Валентина включила воду, начала смывать тушь, и вместо слишком откровенных слов Павлик пробормотал:
– Я чайник поставил.
Сейчас они заварят свежий чай и посидят вдвоем, что нечасто случается, посидят спокойно в кои-то веки… Тем более что он давно готовился к разговору с родителями. Вернее, с отцом – мать-то всегда думает, как отец. Поехать надо одному, без Валюшки. И что с ней разругались и потом почти не разговаривали, упоминать ни к чему. Реакцию он тоже мог предсказать. Отец махнет рукой: «А, делайте как хотите», что не предвещает ничего хорошего. Насупится, ни на кого не глядя, возьмет тюбик – начнет мазать руки. Мать станет балансировать, сглаживать углы: «Ты не волнуйся, Кеша…» – «Я шестьдесят пять лет Кеша, при чем тут “волнуйся – не волнуйся”!» – всегда округляет свой возраст, когда взрывается. «Пожалуйста, Павлик, – мать повернется к нему, – папа усталый. Зачем решать серьезные вопросы на ночь глядя?» – «При чем тут “усталый – не усталый”, Галя, ты бы хоть, в самом деле…» Да знаю я, знаю, что «папа усталый», что у него болят обмороженные руки, но мне надоело накапливать квартирную статистику, держать в голове метраж-этаж-гараж, у меня жена… у меня как будто жены нет, папа, ты понимаешь это?! Мне… да положить мне на этот обмен! Именно так и сказать. Шоковая терапия? – пускай! Отец рявкнет: «Откройте кто-нибудь мне дверь – у меня руки намазаны!» – пойдет на кухню и закурит, он всегда курит, если на работе завал или нервничает.
Ну, «положить» при матери говорить не стоит. Просто: мы сыты обменом; все. В конце концов, эта неизвестная тетя Софа какая-то, я даже не видел ее!.. И вообще мы сами решаем, это касается нашей семьи, вы должны понять…
И тут длинно зазвонил телефон.
Рванулся, схватил трубку: «Да!» Женский голос в ответ алекнул вопросительно; Павел с облегчением перевел дыхание. «У нас четырехкомнатная с балконом и больфая кухня», – начала женщина. Некоторые слова у нее выговаривались как-то уютно, словно сквозь шерстяной шарф: «Это совсем рядыфком с вами, а мы после фести дома». Привычно записал адрес и, только повесив трубку, понял вдруг, что женщина будет напрасно ждать, что не пойдут они смотреть «больфую кухню» – ведь решили положить на обмен, хватит. Повернулся к телефону – перезвонить, но записан был только адрес, телефон не спросил…
…Младший всегда просыпался первым, и Павел, открыв глаза, настороженно прислушался. Тихо. Только через несколько секунд вспомнил: пацаны у родителей, а сегодня суббота, на работу не надо.
Жена крепко спала, одна рука была вытянута к его подушке. Он осторожно встал и вышел на кухню, прикрыв дверь.
Отец, конечно, на ногах, а значит, и мать тоже. Будут звонить в Ленинград, объясняться с теткой – вернее, объяснять ей, что ничего в ее жизни не меняется. Спросит бодрым голосом о здоровье, о погоде «у вас там», а потом сокрушенно признается: мол, Павлик с женой ничего не нашли… пока, во всяком случае. Не лишать же восьмидесятидвухлетнюю старуху последней надежды?
Вдруг взгляд упал на записанный адрес. И сразу вспомнился вчерашний звонок (та женщина бы сказала: «вчерафний») и что зайти пообещал. Как натягивал на Валюшку свой толстый свитер, грел руками ее замерзшие коленки в тоненьких колготках, ледяные на ощупь, и как пили коньяк… Это первое, что Павел сегодня увидел: щекастая бутылка «Плиски» на письменном столе.
За окном было светлее, чем вчера, а карниз полностью скрылся под снегом. Вполне подходящий день, чтобы сходить с мальчишками на горку. Или в цирк, если погода испортится. Потянулся к телефону. «Звонки были новые?» – спросил отец. Да положить мне на новые звонки, приготовился возмутиться Павел и… не возмутился. «Вы что там, спите еще?» – с веселым напором продолжал отец. Вот тут и пригодился вчерашний звонок. «Рядом с нами вроде бы, – закончил он, – сегодня с Валей посмотрим». И положил трубку, забыв про горку и про цирк.
Валентина в пижаме стояла в дверях.
– Там все нормально? – кивнула на телефон. – Едем?
– Нам с тобой сегодня дают отгул. – Это вышло почти весело. – Пускай они там покуролесят – старики соскучились.
Открыл холодильник и, вынимая неторопливо масло, творог и молоко, продолжал непринужденно:
– А после шести мы прогуляемся до почты, там одна квартира с большой кухней, вчера звонили.
Жена надевала халатик и замерла, просунув одну руку в рукав:
– Пашк… ты же сказал…
Ну что тут понимать, спрашивается, что?! Сказал – не сказал, какое это имеет значение… Хотел сказать, но знал, какая будет реакция, кто какие слова скажет и как отец насупится; хотел сказать, да! И сейчас хочу! Но как объяснить, что между «сказать» и «не сказать» зазор в несколько секунд, что выговорить вроде просто, но почему-то не получается. Не выговорил. Не смог. Ну что тут понимать?!
Закрыл холодильник, развернул пакет с сыром и поднял глаза на жену. Заговорил спокойно, как обыкновенно говорил с сыновьями:
– Подумай сама: нас ведь никто за язык не тянул. Отец предложил этот вариант, а мы могли согласиться или сказать «нет, спасибо». Решала ты, и ты согласилась.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
На заре 30-х годов молодой коммерсант покупает новый дом и занимает одну из квартир. В другие вселяются офицер, красавица-артистка, два врача, антиквар, русский князь-эмигрант, учитель гимназии, нотариус… У каждого свои радости и печали, свои тайны, свой голос. В это многоголосье органично вплетается голос самого дома, а судьбы людей неожиданно и странно переплетаются, когда в маленькую республику входят советские танки, а через год — фашистские. За страшный короткий год одни жильцы пополнили ряды зэков, другие должны переселиться в гетто; третьим удается спастись ценой рискованных авантюр.
Действие новой семейной саги Елены Катишонок начинается в привычном автору городе, откуда простирается в разные уголки мира. Новый Свет – новый век – и попытки героев найти своё место здесь. В семье каждый решает эту задачу, замкнутый в своём одиночестве. Один погружён в работу, другой в прошлое; эмиграция не только сплачивает, но и разобщает. Когда люди расстаются, сохраняются и бережно поддерживаются только подлинные дружбы. Ян Богорад в новой стране старается «найти себя, не потеряв себя». Он приходит в гости к новому приятелю и находит… свою судьбу.
«Поэзии Елены Катишонок свойственны удивительные сочетания. Странное соседство бытовой детали, сказочных мотивов, театрализованных образов, детского фольклора. Соединение причудливой ассоциативности и строгой архитектоники стиха, точного глазомера. И – что самое ценное – сдержанная, чуть приправленная иронией интонация и трагизм высокой лирики. Что такое поэзия, как не новый “порядок слов”, рождающийся из известного – пройденного, прочитанного и прожитого нами? Чем более ценен каждому из нас собственный жизненный и читательский опыт, тем более соблазна в этом новом “порядке” – новом дыхании стиха» (Ольга Славина)
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
«Травля» — это история о том, что цинизм и ирония — вовсе не универсальная броня. Герои романа — ровесники и современники автора. Музыканты, футболисты, журналисты, политтехнологи… Им не повезло с эпохой. Они остро ощущают убегающую молодость, может быть, поэтому их диалоги так отрывочны и закодированы, а их любовь не предполагает продолжения... «Травля — цепная реакция, которая постоянно идет в нашем обществе, какие бы годы ни были на дворе. Реакцию эту остановить невозможно: в романе есть вставной фрагмент антиутопии, которая выглядит как притча на все времена — в ней, как вы догадываетесь, тоже травят».
Этот роман – «собранье пестрых глав», где каждая глава названа строкой из Пушкина и являет собой самостоятельный рассказ об одном из героев. А героев в романе немало – одаренный музыкант послевоенного времени, «милый бабник», и невзрачная примерная школьница середины 50-х, в душе которой горят невидимые миру страсти – зависть, ревность, запретная любовь; детдомовский парень, физик-атомщик, сын репрессированного комиссара и деревенская «погорелица», свидетельница ГУЛАГа, и многие, многие другие. Частные истории разрастаются в картину российской истории XX века, но роман не историческое полотно, а скорее многоплановая семейная сага, и чем дальше развивается повествование, тем более сплетаются судьбы героев вокруг загадочной семьи Катениных, потомков «того самого Катенина», друга Пушкина.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)