Счастливые времена - [33]

Опять никто не стал возражать, а Петрович даже сказал тост:

— Если наши на выборах президента и в думу победят, мы всех этих бизнесменов к ногтю и…

Он выразительно надавил ногтем указательного пальца на стол, как будто давил таракана.

— Это — точно, — согласился с ним Гриша.

— Ну, вот опять, — скорчил гримасу Станислав. — Все бы вам меня вешать. Не успеете, я смоюсь раньше.

Женька одновременно с этим радостно рассмеялся. Я не понял, почему агрессивность Степана Петровича вызвала у друга такое веселье, и Евгений мне пояснил:

— Вчера, то есть в 1982 году, мы также сидели за этим столом, и Петрович с Григорием ругали советские порядки.

— Тогда все это делали, — согласился я.

— И Петрович обещал Стаське, что когда коммунистов свергнут, его, как активного комсомольца, повесят на фонаре.

И все расхохотались над этим точным замечанием историка.

Потом все, наконец, выпили, и разговор пошел на менее кровожадные темы.

— Так скажи нам, Серега, — обратился ко мне Федоренко. — Когда жить лучше: сейчас или раньше.

— У-у-у. Ну ты, Григорий Иваныч, и вопрос задаешь. С разбегу и не ответишь. Раньше была уверенность в завтрашнем дне, вера в конечную справедливость, дефицит колбасы и масса всяких талонов: и на мыло, и на водку, и на сахар.

— Это как? — удивился Смолянинов. — У нас только мясо и масло по карточкам.

— Так это только самое начало, — отвечал я. — Вас еще ждет масса интересных открытий и событий. Многое вам еще предстоит узнать и изведать. Да вы, мужики, не переживайте по поводу того, стоит ли вам возвращаться назад в прошлое или нет. Конечно, надо возвращаться. До 95-го года вы все доживете, а вычеркивать тринадцать лет из своей жизни ради того, чтобы уже сейчас начать хлебать нынешнее лихо, я вам не советую.

А про теперешнее время одно могу сказать: в отличие от вашего 82-го года сейчас есть все. Все можно найти и достать, все продается и покупается: колбаса, сахар, мыло, должности, закон, свобода, любовь.

— Так и раньше все можно было купить: и милицию, и начальство, и колбасу с черного входа, — возразил мне Станислав.

— Пожалуй, да. Только не все об этом знали, — согласился я. И не у всех в этом была нужда. Да и есть то, что нельзя купить — веру. Поверить во что-то — можно, разувериться в чем-либо — тоже возможно, но за деньги это чувство не купишь. И счастливые времена, про которые ты, Стас, говоришь, наступают именно тогда, когда мы верим в свое лучшее будущее. Вот Петровича обидели нынешние власти и хапуги предприниматели, и ему сразу захотелось старых порядков, несмотря на все их недостатки. Ему тогда было хорошо, и те времена для него — благословенные. И сейчас таких, как он, много. А у тебя, Стас, сейчас — полный порядок. Тебе кажется, что полный карман денег, шикарные девочки и автомобили, жратва и выпивка будут у тебя всегда. Именно поэтому ты и считаешь, что счастлив. Так что главное для счастья — вера, что все будет хорошо. А с верой нынче тяжело. Потеряли мы веру в добро, в справедливость и в человека. Вот самая грустная утрата на мой взгляд. Все можно найти, все можно достать, все можно купить, а поверить вновь — невозможно.

— Э-э-э, а та девочка, что ко мне приходила, ее Верой звали. А ты говоришь Веру купить нельзя, — схохмил Стаська.

Все заулыбались, и в ход пошли анекдоты.

Так всегда бывает в мужской компании, если устанут обсуждать женщин, разглагольствуют о политике. Надоест спор на политические темы — травят анекдоты, а от анекдотов, особенно, если они на тему: «Вернулся муж из командировки…», можно снова возвращаться к женщинам.

Похохотав над очередной байкой, рассказанной прапорщиком, гости Никонова почувствовали какую-то незавершенность. Хотелось еще немного добавить, но все спиртное уже кончилось. Петрович и Гриша настолько выразительно смотрели на Стасика, как оказалось ныне самого состоятельного, что тот все понял и, сказав, что пороется у себя в холодильнике, может, там что-то еще завалялось, удалился.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Мордобой

Фигурнов открыл входную дверь и вошел в квартиру. На кухне горел свет. Стасик крайне удивился этому обстоятельству. Неужели это он забыл его выключить, прежде чем поднялся в гости к Евгению? Но не успел он сделать и двух шагов по коридору, как оттуда вышли двое крепких парней, одетых в кожаные куртки.

«Хозяева пришли», — подумал молодой человек. — «Что я им скажу?..»

Один из парней, тот, что был в коричневой кожанке, нехорошо осклабился, и Стасик ощутил холодок страха где-то внизу живота. Спрашивать его ни о чем не стали, но предчувствие Фигурнова не обмануло — после удара, нанесенного улыбающимся бугаем, только закрытая входная дверь помешала ему выпасть в коридор.

— Явился, козел, — поздоровался с ним другой, одетый в черную куртку.

Стасик сидел у порога, опираясь спиной о дверь, вытирал кровь, бегущую из разбитой губы, и судорожно соображал, что он может сказать в свое оправдание.

— А я-то думал, Фигура, что ты давно где-нибудь в «забугорье» прячешься, а ты еще здесь, на секретной хате, отираешься.

«Фигура? Может это кличка, производная от моей фамилии? Наверное, эти парни меня знают. Но кто они такие, в 82-м я их точно не встречал», — соображал Стасик.