Счастливая ты, Таня! - [29]
Больше недели в Комарове я не высидела и на остаток отпуска улетела в Коктебель.
Первый вечер: стоим на набережной у парапета тесной компанией — «своим столом», ждем Рыбакова идти ужинать. Появляется. Красная рубашка, синие тугие джинсы, ремень с большой пряжкой. Любил пофорсить, говоря старым стилем. Толька-фасон — это прозвище прилепили ему во дворе еще в детстве, так оно за ним и шло. И от того Тольки-фасона что-то проскальзывало временами и в немолодом уже Анатолии Наумовиче… Что мне, кстати, нравилось…
Идет медленно, вразвалочку, чуть поводя плечами. Все взгляды сразу на него. Мы наблюдаем, посмеиваемся. Подходит, спрашивает: «Что смеетесь?» — «Я сказала, что у вас походка урки». — «Миленькая моя, а ты хоть раз в жизни видела урку?» — «Видела, в кино». — «В кино не считается. Живого урку видела?» — «Конечно, нет». — «Значит, твое сравнение хромает».
После заплыва лежим на пляже. Рядом с нами наша общая любимая подруга со своим сыном Сережей. Он сидит на корточках к нам лицом, смотрит на нас, смотрит, вздыхает.
— Как же я вас люблю!
— Чего же тогда вздыхаешь? — спрашивает Толя.
— От любви и вздыхаю…
А я думаю о том, как мне не везет: через десять дней кончается их срок.
Стою возле автобуса, который увезет их в Симферополь, а оттуда самолетом они полетят в Москву. Рядом со мной Витя Фогельсон с Лилей, тоже провожают «наших», и Аниксты — он знаменитый шекспировед, к тому же красавец — граф, лорд из западных журналов. Женя, его жена, переводчик с чешского и наш с Галей Евтушенко партнер по преферансу. С Аникстами после отъезда Толи я хожу в дальние прогулки: очень приятные люди.
Первый день после Толиного отъезда. Утром во время завтрака мне сообщают: «Вам телеграмма». Испуг: что-то случилось с Женей.
Нет, слава богу, телеграмма от Толи.
Обедаем. Кто-то заходит из знакомых: «Таня, тебе телеграмма». В перерыве между первым и вторым бегу к ящику, куда кладут телеграммы. Сразу смотрю подпись: «Толя».
Ужин. Аниксты купили мне билет в кино, идем вместе. Но я до ужина заглядываю в ящик с телеграммами: нет ли мне чего? Есть. Подпись все та же: «Толя».
Рыбаков живет в том же доме, где гостиница «Украина». За углом от его подъезда — почта. Но Толю в этом доме знают все. Знают его жену, знают его сына Алешу. Пошли Толя три любовные телеграммы за один день, да зачем три, пошли хотя бы одну, весь дом будет судачить об этом уже через час. Но там, на почте, работает Таня, жена его троюродного брата Фимы Аронова — начальника московской «Скорой помощи». Однополчанин этого Фимы — Дупак, директор любимовского Театра на Таганке. Фима спасает всех актеров, чаще других — Высоцкого. Последний раз спасти не удалось…
Я представляю себе такую картину: Толя подходит к Тане и просит ее послать от его имени три телеграммы с интервалом в четыре часа. «И никому ни слова. Поняла?!» — «Ей-богу, — крестится она и наклоняет к нему свою стриженную „под ежик“ головку. — Но мне-то скажи, кто она?» — «Да никто, жена одного дипломата…»
Толя и самым близким друзьям выдает меня «за жену одного дипломата».
— Неужели ты могла подумать, что я сразу дал ей три листка? Ну и ну! Да я хотел посмешить тебя, дурочку. К завтраку получишь телеграмму, к обеду, к ужину… Ты уж больно грустная стояла у автобуса, когда мы уезжали. Я каждый раз спускался вниз сам, действительно отдавал ей текст, а когда кончилась ее смена, позвонил, мы встретились возле ее подъезда, и она побежала на телеграф.
Ароновы жили прямо напротив Толиного дома.
А на следующий год, летом, в самый разгар коктебельского сезона, меня укладывают в больницу с кровоточащей язвой. А они там плавают за буйки, ходят после обеда в горы или в Лягушачью бухту, а то вообще отправляются утром в Старый Крым… Завидно мне, слезы текут. Дочь с мужем уехали на две-три недели в Прибалтику, Винокуров сидит под Москвой в Малеевке… Человек, который говорит, что «я — его жизнь», в Крыму, загорает, чтобы вернуться еще более красивым, знает, что загар ему идет.
Мой приятель из нашей редакции приезжает ко мне с букетом цветов, но травит мне душу разговорами о том, что все меня бросили. Нет, неправда. Моя Анюта ездит ко мне через весь город, Галя Евтушенко, Таня Слуцкая приезжают регулярно, тайком приносят сигареты: я немножко покуриваю — утром в открытое окно. Леночка Николаевская только приехала из Крыма — сразу ко мне, облила, бедняга, по дороге свой плащ альмагелем, который купила для меня в аптеке. И главное: не бросила меня Евгения Самойловна Ласкина — утром ли, вечером, она у меня каждый день.
Прошу свою врачиху-китаянку Таю: «Отпустите меня на день рождения домой». Отпустить не отпустила, но наготовила всякой снеди и, как хозяйка, принимала моих гостей, благо палата у меня отдельная. И мне разрешила под овсяную кашу выпить наперсток водки.
Просыпаюсь утром — настроение мрачное. Днем стук в дверь — больничная сторожиха, зверь-баба, длинноногая, длиннорукая, никого не пускала к больным в неурочное время, хоть умоляй ее, валяйся в ногах — «Нет» — и все тут, бросила мне на тумбочку два листа: «Тебе длиннющая телеграмма». На двух страницах рассказ о том, как отмечали в Коктебеле 7 сентября.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Валерий Тарсис — литературный критик, писатель и переводчик. В 1960-м году он переслал английскому издателю рукопись «Сказание о синей мухе», в которой едко критиковалась жизнь в хрущевской России. Этот текст вышел в октябре 1962 года. В августе 1962 года Тарсис был арестован и помещен в московскую психиатрическую больницу имени Кащенко. «Палата № 7» представляет собой отчет о том, что происходило в «лечебнице для душевнобольных».
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.