Сцены из провинциальной жизни - [44]

Разбойник не производит никакого впечатления на мистера Велана. Бледные глаза мистера Велана пробегают по странице, карандаш опускается.

Шесть с половиной. Шесть с половиной — оценка, которую он почти всегда получает за свои сочинения, и никогда не бывает больше семи. Мальчики с английскими фамилиями получают семь с половиной или восемь. Несмотря на свою смешную фамилию, мальчик по имени Тео Ставропулос получает восемь, потому что он хорошо одевается и ходит на уроки ораторского искусства. Тео всегда достается роль Марка Антония, а это значит, что он декламирует: «Друзья, сограждане, внемлите мне»[19] — самую известную речь в пьесе.

В Вустере он пребывал в школе в состоянии тревоги, но еще и волнения. Правда, его могли в любую минуту разоблачить как лжеца — с ужасными последствиями, но школа завораживала: казалось, каждый день приносит новые свидетельства жестокости, боли и ненависти под будничной поверхностью вещей. То, что там происходило, было неправильно, он это знал, и не следовало допускать, чтобы это происходило, к тому же он был слишком юн, инфантилен и уязвим для того, что ему приходилось видеть. И тем не менее страсть и ярость тех вустерских дней захватывали его, он был потрясен, но в то же время жаждал увидеть больше, увидеть все.

А в Кейптауне он чувствует, что только даром тратит время. Школа больше не является местом, где бушуют страсти. Это маленький мирок, более или менее приемлемая тюрьма, в которой он мог бы с тем же успехом плести корзинки. Кейптаун не делает его умнее — он здесь глупеет. От осознания этого он впадает в панику. Кем бы он ни был на самом деле, какое бы истинное «я» ни должно было подняться из пепла его детства — ему не позволяют родиться, он слабеет и хиреет.

Особенно отчаянно он чувствует это на уроках мистера Велана. Он мог бы написать гораздо больше, чем позволяет мистер Велан. Писать что-то для мистера Велана значит не расправлять крылья, а, напротив, свертываться в клубок, стараясь казаться как можно меньше и безобиднее.

У него нет желания писать о спорте (mens sana in corpore sano)[20] или о безопасности на дорогах — это так скучно, что ему приходится выдавливать из себя слова. Ему даже не хочется писать о разбойниках с большой дороги: у него такое чувство, будто лунные лучи, падающие на их лица, и белые костяшки пальцев, сжимающих рукоятку пистолета (пусть даже они производят мимолетное впечатление), исходят не от него, а неизвестно откуда, что они изначально увяли и выдохлись. Он бы написал, если бы не мистер Велан, который будет это читать, что-нибудь более темное, что-то такое, что, начав стекать с его пера, вырвалось бы из-под контроля и растеклось по странице, как пролившиеся чернила. Как пролитые чернила, как тени, пробегающие по водной глади, как молния, раскалывающая небо.

В обязанности мистера Велана также входит занимать чем-нибудь мальчиков шестого класса, которые не являются католиками, пока католики находятся на занятиях катехизисом. Предполагается, что мистер Велан читает с ними Евангелие от Луки или Деяния апостолов. Вместо этого они снова и снова слушают его истории о Чарльзе Парнелле[21] и вероломстве англичан. Иногда он приходит в класс с экземпляром «Кейп таймс», кипя от ярости по поводу последних беззаконий русских в подчиненных им государствах.

— Они ввели в школах уроки атеизма, где детей заставляют плевать на Спасителя, — гремит он. — Можете в это поверить? А тех несчастных детей, которые не отступаются от своей веры, отправляют в жуткие лагеря в Сибири. Вот реальность коммунизма, который имеет наглость называть себя религией Человека.

От мистера Велана они слышат новости о России, от брата Отто узнают о преследовании верующих в Китае. Брат Отто не похож на мистера Велана: он спокойный, легко краснеет, и его нужно уговаривать, чтобы он рассказал какие-нибудь истории. Но его истории более достоверны, так как он действительно побывал в Китае.

— Да, я видел это своими собственными глазами, — говорит он на своем запинающемся английском. — Видел людей, запертых в крошечных камерах, — их было так много, что они не могли дышать и умирали. Я видел это своими глазами.

Китаец Чинг-Чонг — так называют мальчики брата Отто у него за спиной. Для них то, что рассказывает брат Отто о Китае или мистер Велан о России, не более реально, чем Ян ван Рибек и Великий Трек. Вообще-то, Ян ван Рибек и Великий Трек входят в программу шестого класса, а коммунизм — нет, поэтому то, что происходит в Китае и России, можно игнорировать. Китай и Россия — просто предлоги разговорить брата Отто и мистера Велана.

Что до него, то он в смятении. Он знает, что рассказы учителей, ложь (коммунисты хорошие, с какой стати им вести себя так жестоко?), но у него нет доказательств. Он негодует, что приходится сидеть и слушать их, но он достаточно благоразумен, чтобы не возражать. Он сам читал «Кейп таймс», он знает, что случается с теми, кто сочувствует коммунистам. У него нет желания, чтобы его осудили как сочувствующего и подвергли остракизму.

Хотя мистер Велан вовсе не горит желанием преподавать Писание тем ученикам, которые не католики, он не может совсем игнорировать Евангелие.