Сборник рассказов - [3]

— Ты хоть поплачь, что ли, — советовала Марина, обвязывая ей лоб на манер камикадзе и поглядывая в буддийски отрешенное лицо. — Полегчает.

Лилечка только плечами пожала:

— Мужчины не плачут.

Они переглянулись — и расхохотались так, что в кабинет к ним ворвались медсестры: чего смеетесь, и нам хочется. Но разве объяснишь им всю соль? Молодые еще, живут по нарисованному, будто в классики прыгают.

Обычно Андрей приезжал в Москву за день до нее, улаживать свои сценарные дела. Но для Лилечки свидание уже начиналось. С утра ходила, пританцовывая. Больные отпускали ей комплименты. Вечером, перед отъездом, Лилечка укладывала мальчишек спать и, запершись в ванной, наслаждалась нехитрыми сборами. Она бы не прочь наслаждаться ими подольше, как положено: сходить в парикмахерскую на маникюр-педикюр-укладку, выбрать в роскошном магазине новое белье под настроение, перехватывая понимающие и слегка завистливые взгляды продавщицы. Выспаться. Но, во-первых, на все это нету денег-времени-сил. Во-вторых, и те крохи, которые остаются, Лилечка норовит по привычке смахнуть на бегу. Егор впервые решился переехать к ней, когда Тима начал ходить. Декрета, считай, не было, продолжавшие преподавать родители помогали эпизодически — с тех пор заставить себя делать что-нибудь медленно очень непросто. На прошлое Восьмое марта Марина водила ее на чайную церемонию, так Лилечка чуть с ума не сошла от напряжения, несколько раз одергивала себя — все порывалась помочь: чашку подвинуть, щеточку подать.

Когда волосы высушены, Лилечка в четыре отработанных приема собирает их в хвост, садится на край ванны и, переведя дыхание, не спеша, с удовольствием натягивает на ноги белые чулки с резинкой. Ей нравится прятать молочную ногу в кипенно-белый чулок. В подарочную упаковку. В дороге немного неудобно, резинка съезжает. Зато в номере, с ветра и холода, в запашном разлетающемся платье, как только Андрей разглядит на ней чулки — будет хорошо. Постарается растолковать ему без слов, как следует с нее эти чулки снять — медленно и плавно, стянуть, скатать податливую белизну. Распаковать подарок. С Андреем легко… И снова — стоило о нем подумать, толкнулась в сердце нетерпеливая радость: можно? можно уже?

Видела ведь, Лиля, куда плывешь. Влюбилась? Влюбилась, глупая тетка. Можете открывать с Мариной клуб безнадежных сердец.

Лилечка бросает в сумку косметичку, выходит из ванной.

— Ма, — сонным голосом зовет Тима. — Я вспомнил, у мелкого завтра физра. У него же кеды порвались.

Выложив пятисотенную на комод, уклонившись от хмурого взгляда из темного зеркала: опять детей бросаешь одних, — Лилечка входит в детскую.

— Сынок, сможешь с ним завтра на большой перемене сбегать в обувной на углу? — шепчет она на ухо Тиме. — Там кеды обязательно будут.

— Могу, конечно, — отвечает Тима смешным басовитым шепотом.

— Тридцать четвертый размер.

— Да я в курсе.

— Еще раз, вкратце. Еду разогреваешь. Посуду моешь с двух сторон. Я твой плеер в дорогу взяла.

— Ну, мама, — ворчит для порядка Тима.

Для детей она в командировке, отвозит важные документы в Минздрав.

Тима великодушно позволяет чмокнуть себя в лоб. Саша, не просыпаясь, принимается хныкать, бубнит что-то неразборчивое. Сдерживая смех, Лилечка торопится расцеловать спящего у другой стены Сашку. Даже во сне умудрился приревновать к старшему.

Тима просто так суровость свою четырнадцатилетнюю на телячьи нежности не разменивает, только в особых случаях, и то нужно изловчиться, не вспугнуть. А Саньке всегда мало. Всегда голодный — как голокожий слепой птенец с жадно распахнутым клювом, алчущий корма, ежеминутно караулит, выпрашивает материнской ласки. Вовремя не приласкаешь — захандрит. Вечер напролет готов возле матери просидеть. В последнее время Лилечка старается сокращать порции, меньше с ним сюсюкать. Тима начал посматривать на него свысока — дескать, маменькин сынок. А Сашке дружба со старшим братом ох как нужна. Слишком Саша нежный, не сдержанный в нежности — как отец его в мужественности своей несдержан. Больно ему будет жить. Так же, как его отцу. Слава Богу, Тимоша понимает меру, не расшвыривает себя.

На редкость разные у нее дети.

Андрей не узнает никогда о том, что предшествует их встречам, — о ее вечерних сборах, о том, как она запирает дверь, оставляя мальчиков одних. Такой Андрей учредил порядок: о семьях ни слова, двойную жизнь употребляют, не смешивая. Их мир каждый раз заново складывается за другой — гостиничной — дверью, и, как только они за нее выходят, рассыпается в прах… Это Андрей так думает. Для Лилечки это невыполнимо. Разъять и отложить на время, чтобы не путалось, она не умеет. И когда Андрей отправляется в туалет, Лилечка, как оставленный без присмотра шпион, хватается за телефон, отправляет эсэмэски Тиме: «Как дела? Поели? Уже дома?». У Тимы — свой, не всегда предсказуемый, ритм, и ответы приходят порой в самые неподходящие моменты (Лилечка отключает звук, но тогда телефон истерично жужжит и ползает по прикроватной тумбочке в поисках хозяйкиной руки).

О жене Андрея, Татьяне, Лилечка тоже думает часто. Не то чтобы думает — но помнит. Принимает в расчет. В сегодняшней Лилечкиной ойкумене жена Андрея — крайняя точка, терра инкогнита. Неведомая и запретная, именно она определяет пространство, в котором все будет кружиться.