(Глава первая, в которой герой раздевается и в таком вот виде озирает окрестности)
Прозаику нет больше толку путешествовать. В отличие от Баха или Сент-Экзюпери ему не нужен самолет. Назло Джойсу или Хемингуэю ему не нужен алкоголь. Сюжеты кончились, остается то так, то сяк выкобениваться. Современный писатель — великий компилятор: он сделает честную историю, дайте ему лишь сигареты и Интернет — с фильтром и неограниченной скоростью соответственно. Дальше дело техники, вышивка, коллаж (а «Ворд» подчеркнет неправильные слова — красным, а неправильные предложения — зеленым).
В конце концов, он ведь очень одинок, этот прозаик. У него, кроме сантиментов, «Винстон», «Гугл», ничего и нет. В ореховой скорлупке (в неряшливой пробковой комнате) бедняга сокращает себе жизнь, выкуривая пачки две за день или вроде того. Но ты не лай, Минздрав! Не лай, чтобы он слышал, как тело, вроде старого чайничка, жалобно высвистывает из себя жизнь: фью-фью. Любая строчка может стать последней — и станет. То-то он не замахивается на долгие предложения, а дробит, рубит невидимой гильотиной эти целые, затасканные, как десятиклассница, конструкции.
Как никто другой, он понимает, что смертен.
Я разделся. Я сижу голым в красном вольтеровском кресле и тоже подозреваю, что умру.
Под потолком кружат осы, и своей настойчивостью они выклянчивают право попасть «под курсор» (читай: на бумагу). Глупые твари должны гордиться, ведь одни важные люди в текст не попадут — не дотянутся, других я отредактирую — разлюблю. Но нет, осы не гордятся: они свили гнездо на чердаке и громко тычутся о карниз, силясь нащупать дом. Я не волнуюсь за них. Помоги им, Господи.
…тому назад в социальной сети «Твиттер» президент Дмитрий Медведев выложил свою первую фотографию под названием: «Вот вид из окна моей гостиницы». На ней с высоты птичьего полета запечатлены американские небоскребы, устремленные в хляби; веселое облачко, маревом заляпавшее верхние этажи зданий; фрагмент моста «Золотые ворота»; ну и все. Нечего ерничать, снимок получился искусный: отражения президента в окне не видно, а это указывает на то, что он — призрак.
Пейзаж, открывающийся из моего окна, сильно отличается от описанного. Нет здесь ни громоздких вавилонов, ни веселого облачка, а моста здесь нет подавно… Зато тянутся два вполне осязаемых кабеля, которые примыкают к столбу и питают электричеством дачу. Переруби их хулиган, и не исключено, что поселок останется без света дня на три. Курятина в морозилках растает, яйца стухнут, молоко скиснет — жизнь, словом, остановится. И дачники, под стать своему избраннику, побредут мятежными духами без тени, без отражения.
Еще из окна видна пыльная дорога, по которой автомобили проезжают нечасто — преимущественно ближе к выходным, ее, пересчитывая ухабы, пробуют на вкус «Хендаи», «Фольксвагены», «Мазды». Еще (и это самое главное!) прямо под окном растанцовывает слива. Семи лет отроду я украл на кухне банку, утрамбовал в нее рубли, завертел крышку и зарыл как раз под этим деревом. Как в книжках, к кладу прилагалось послание.
Что там именно — я не помню, а откапывать сейчас не возьмусь, потому что несколько наг. Зато разбуди меня среди ночи, котенок, и я выдам ту грандиозную подпись: «Людям будащива от Дэнвира».
Клад до сих пор ждет искателей под разросшейся сливой, «люди будащива» с упорством считают ухабы, ну а «Дэнвира» — уже нет.
Красивая Галя и некрасивые пилюли
(Глава вторая, в которой герой рефлексирует над первым
сексуальным опытом и сокрушается в пустоту)
Мою первую, настоящую, живую половую подругу звали Галей. Если бы не приятель с завидной памятью аутиста, то имя ее пришлось бы нафантазировать. Но вот она по праву Галя, и я склонен думать, что это чудовищно. То есть, куда лучше, когда первую женщину зовут Алевтина, Мариетта или Виолетта. Галю я забыл сразу и обращался к ней просто «ТЫ». «Как твое настроение?», — справлялся я. «Ты не устала идти?» — интересовался я. На что та покорно отвечала: «нормал» и «не устала».
Виделись с Галей мы всего раз, возможно, у нее есть от меня ребенок. Руки и плечи у Гали были татуированы угрожающего вида черепушками, соски оттянуты пирсингом, на пальцах сверкали перстни с дешевыми камнями. Она слушала тяжелую музыку, носила кудрявые каштановые волоса — короче, Галя была очень красивой. Познакомились мы на сайте знакомств. Не мудрствуя лукаво я сразу предложил ей экстремальный секс в лесопарке, и она охотно на него согласилась.
Удивило ли это? Ну так! Привлекательность моя носит скорее подвижный характер, непостоянный, мерцающий. Как сказала одна родственница: «Вы, Данечка, как бы очень красивы…, но как инок…, то есть, красивы как бы внутренне…». Та натужность, с какой она выдавливала из себя слова, расстроила бы и святого, инок же — выпал в осадок.
Бесстыдное свидание с Галей состоялось погожим летним вечером на станции метро «Измайловская», куда фанатка Мэри Шелли приехала с опозданием в час. Я дождался, я все-таки дождался. Поджилки тряслись, ноги дрожали. Галя действительно была ничего так баба, но ее прикид заставлял призадуматься и, может, поскорее ретироваться. Я храбрился как мог. Пробираясь сквозь высокие кустарники, буреломы и безлюдные лесные массивы, я тонко выведал, что Галя не девственница. Очевидная правда меня огорошила, подкосила. Хлопнув на запястье жирного комара, я осознал, что мечта моя рухнула прямо сейчас, безвозвратно.
