Сборник памяти - [91]

– Стоит как-то раз Чудаков под ледяным душем в бане, – рассказывает Мариэтта. – Все вокруг жалуются, что холодные брызги долетают до них. Холодно? Саша переключает душ на кипяток. Окружающие в ужасе разбегаются. Саша, выросший в Сибири и привыкший переносить любую температуру, не понимает куда они делись.

Мариэтта рассказывает мастерски, с деталями, с интонацией очевидца. В мужской бане она присутствовать не могла – значит источником был Саша. Получается, что в этой игре участвовал он сам.

– Встречаем мы на днях одну знакомую, – сообщает Мариэтта в другой раз. – Она держится за щеку, говорит, что ей только что вырвали зуб. «Откуда?» – с интересом спрашивает Чудаков. Тут эта интеллигентная воспитанная пожилая дама не выдерживает и отвечает совершенной непристойностью.

У созданного Мариэттой персонажа есть важное качество – стопроцентная надежность. Что бы ни случилось, добрый богатырь Чудаков придет на помощь. Такой эпизод: мы в другом байдарочном походе, байдарок две. С Чудаковыми плывет еще один чеховед – мой отец. Мариэтта – рулевой. Из-за того, что в байдарке – трое, места для вещей мало, их запихивают в нос, к рулю, стиснув ей ноги, и за спину. Никто из нас не догадывается, что вылезти из байдарки Мариэтта теперь может только с посторонней помощью.

Все трое поют хором русские народные песни. Когда доходят до слов «лучше быть мне в реке утопимому, чем на свете жить нелюбимому», Мариэтта кричит:

– Я суеверная, этих слов мы петь не будем.

– Чтобы доказать, что суеверия бессмысленны, – говорит мой отец, – мы споем эту строчку три раза.

Из уважения к доктору наук Чудаковы поют вместе с ним. На третьем повторе их байдарка попадает в узкий канал для лесосплава, переворачивается и Мариэтту заклинивает под водой в перевернутом состоянии. Мы с сестрой Таней с ужасом смотрим из второй байдарки на расходящиеся по воде круги. Через минуту из воды появляется отец с авторучкой в одной руке и записной книжкой в другой – настоящий филолог. Потом всплывает Саша и вежливо спрашивает отца, не знает ли он, где Мариэтта. Отец растерянно оглядывается, потом с выражением ужаса показывает пальцем вниз. Саша кивает и исчезает в пучине. Еще через минуту он выплывает со спасенной Мариэттой.

– Что ты чувствовала, когда оказалась висящей вниз головой под водой? – спрашиваю я.

– Я была абсолютно спокойна, – объясняет Мариэтта. – Я совершенно точно знала, что Чудаков меня вытащит. А даже если не успеет вытащить вовремя и я захлебнусь, то и это не страшно, потому что Чудаков знает, как откачивать утопленников.

Вот это доверие. Ясно, что ироническая интонация была всего лишь литературным приемом.

Созданный Мариэттой персонаж очень близок к оригиналу, разница только в том, что Саша был глубже и сложнее. Это стало особенно ясно, когда появился его автобиографический роман «Ложится мгла на старые ступени». Героя зовут Антон. Он историк, но при этом он все время мысленно описывает происходящее «книжным языком», как бы репетируя будущий роман. Можно сказать, что в Антоне слились чеховед Чудаков и сам Чехов.

В романе есть стилистическая особенность: повествование в третьем лице («Антон подумал») иногда сменяется первым («я подумал»). Переходы эти кажутся случайными, что напоминает мне о концепции случайных деталей в книге Чудакова «Поэтика Чехова».

Думаю, это «мерцание» точки повествования связано с типом творческого содружества семьи Чудаковых. Они никогда не были просто супружеской парой, а скорее единой творческо-политической организацией, с совпадением литературных оценок, политических взглядов, отношения к труду, к профессионализму, с единой системой ценностей. Даже когда они писали порознь, их участие в творческом процессе друг друга не прекращалось. Мне кажется, что Саша одновременно видел себя изнутри («я») и глазами Мариэтты («Антон») – отсюда такая сложная структура повествования.

Литературное творчество Чудакова началось с анализа и отрицания иронически-пародийной манеры и закончилось утверждением серьезного взгляда на мир. Счеты с советской властью он сводит не «стебом», не соцартом, а внимательным вглядыванием, вслушиванием и вдумыванием в людей и события детства. Подзаголовок «роман-идиллия» вполне можно было бы заменить на прустовский «в поисках утраченного времени».

Умирающий дед из романа подводит итог своей жизни: «Они отобрали сад, дом, отца, братьев. Бога они отнять не смогли, ибо царство Божие внутри нас. Но они отняли Россию. И в мои последние дни нет у меня к ним христианского чувства».

Это слова деда, не автора. Но для автора они предельно важны. Не случайно это один из последних абзацев книги. В каком-то смысле жизнь Чудакова была посвящена восстановлению этой разрушенной и исчезнувшей России – это можно видеть и в сфере исследовательских интересов, и в его страстном библиофильстве, и в строительстве собственного дома – за всем этом стоит желание собрать, сохранить, восстановить, продолжить.

Я храню несколько Сашиных подарков. Они нематериальны, в основном это тексты (ода бумажной скульптуре, свиток выступления на презентации) и умения (как разжигать костер под дождем, как ставить палатку на ветру). Самый нематериальный из Сашиных подарков – это забытое искусство умножения на пальцах, которому Сашу обучил в Сибири дед. Это то, чего всем не хватает в наш компьютерный век, – способности обходиться без подпорок, без техники, способности полагаться на себя и выживать в непереносимых условиях.