Сборник памяти - [89]

Это было возвращением к Ю. Тынянову и Б. Эйхенбауму – советское литературоведение существовало так, будто и не было этих исследователей, основоположников науки филологии. И А. П. Чудаков вместе с М. О. Чудаковой и Е. А. Тоддесом выпустили знаменитый том Тынянова «ПИЛК» («Поэтика. История литературы. Кино»), где комментарии составляют вторую, не менее ценную и важную книгу. Это было не просто. Рассказывают, что, когда редакторша требовала от Александра Павловича каких-то уступок, он сказал ей: «Вы со мной ничего не сделаете – я каждый день пробегаю десять километров». Этот большой, сильный и добродушный, как все сильные люди, человек умел быть железным, если дело шло о его убеждениях. А что до фона – Сергей Чупринин хорошо сказал в передаче об Александре Павловиче (она снималась три года назад для канала «Культура» в рамках цикла «Экология литературы»), что для Чудакова просто не существовало Ермиловых, Бердниковых и проч.

В книге 1971 года проявились некоторые важнейшие для А. П. темы: это, прежде всего, структура авторского повествования и предметный мир. И подлинным открытием, перевернувшим наши представления о Чехове, была глава «Сфера идей». То, что Чехов безразличен к высказываемой идее персонажа, но не безразличен к тому, в чем состоит подлинный смысл (идея) существования героя, было настолько необычно, что даже сейчас, когда это суждение уже вошло (часто без ссылки на А. П.) в несколько книг о Чехове, оно далеко не всем понятно и не всеми принято. Но А. П. всегда и во всем предельно доказателен – причем добросовестно доказателен; внимательный читатель оценил такое, например, замечание из «Введения»: «Все выводы настоящей работы основывались исключительно на анализе самой чеховской художественной системы. Теоретические высказывания Чехова <…> привлекались в минимальной степени» (с. 8).

Потом была книга 1986 года «Мир Чехова». На вопрос, почему он выбрал Чехова, А. П. ответил: «Чехов один из тех немногих писателей, которого интересовали все стороны жизни. В отличие, скажем, от Достоевского, который может в беседе Ивана и Алеши на тридцати страницах ни разу не упомянуть о предмете, где сидели, кто встал, кто что-то поел и т. д., у Чехова это совершенно невозможно. То есть он включает своего человека в предметный мир в каждый момент его жизни. И скажет, какие у него галоши и кто в это время проходил… И надо сказать, что вот этой чеховской философии предметного мира, мне кажется, вообще принадлежит будущее. Как и вообще философии предметного мира» (из передачи 2002 года). И о том же в книге 1986 года: «Нам кажется, что литературоведение стало несколько высокомерным. Если б некто до знакомства с самими сочинениями Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Толстого стал читать литературу о них, он бы решил, что они писали исключительно о мировых проблемах, «лишних людях» и конфликтах и что мир в его вещности и конкретной вседневной бытовой заполненности не занимал авторов «Евгения Онегина», «Тамани», «Записок охотника», «Бедных людей», «Анны Карениной». И менее всего такая приподнятая позиция пригодна в изучении Чехова» (с. 5). Предметному миру А. П. посвятит свою книгу 1992 года – «Слово – вещь – мир. От Пушкина до Толстого». А в книге 1986 года важнейшим станет изучение творчества Чехова на фоне так называемой «массовой литературы»; ведь Чехов был не только читателем малой прессы, «но ее работником, ее неутомимым вкладчиком» (с. 9). И вот «для целей настоящей работы были обследованы все основные юмористические и иллюстрированные журналы 70–80-х годов», провинциальные газеты, фронтально просмотрена критика о Чехове 1883–1904 годов. Жаль, что собрание прижизненных критических откликов на произведения Чехова, которое собирался издать А. П., так и не вышло, как не вышел и библиографический указатель «Чехов в прижизненной критике». Быть может, работа А. П. будет кем-то доведена до конца и издана – лучшей памяти ученому придумать нельзя.

Сам он ценил память об ушедших и умел ее хранить. Я говорю не только о его очерках, посвященных С. Бонди, В. Виноградову, В. Шкловскому; здесь же следует сказать и о его комментариях к сборнику Тынянова «Пушкин и его современники», к упомянутому уже тыняновскому сборнику 1977 года, к собранию сочинений Виноградова и, конечно, к тридцатитомному собранию Чехова. Ему принадлежит идея переиздания филологического наследия – работ выдающихся филологов прошлого; пожалуй, память – главный мотив его замечательного романа. И даже его сожаление о том, что изменилось отношение к вещи, предмету – теперь вещь не наследуют и не хранят, а меняют, – связано, наверное, с убеждением, что и в дедовской этажерке или ложке тоже живет память.

Есть еще одна сфера, где деятельность А. П. была особенно ценна, – педагогическая. Не знаю, насколько смогли оценить его лекции студенты Сеульского или Мичиганского университетов, но старшеклассники из 67-й московской школы, где он читал лекции о Пушкине, Некрасове и Чехове, его слушали внимательно. Потом, учась в Московском университете, с гордостью говорили, что Чудаков (приглашенный кафедрой русского языка) читал им лекции еще в школе. Как сказал сам А. П. в передаче 2002 года, «школьникам нужно давать самые великие образцы. <…> Нужно показать детям, что вообще бывает великого в литературе. Даже если они из этого поймут очень немногое. Вот это ощущение величия поэзии данного поэта, вот это первое, что им должно, что им нужно внушить. А постепенно они увидят, что есть, что бывает и как это. Они потом постепенно поймут. Главное, чтоб они начали читать». Здесь, наверное, сказался опыт самого А. П., который признавался: «…классе в шестом, может быть, в седьмом я узнал, что существует такая профессия: всю жизнь читать замечательные произведения литературы, и у меня уже не было никаких колебаний. Я просто уже знал, что я пойду на филологический факультет университета». Так начинают жить литературой – и эта жизнь не кончается. Остаются книги.