Сбежать от судьбы или верните нам прошлого ректора! - [61]

Она задохнулась от возмущения, а я, сверкнув ярко зелеными глазами, спокойно села на свое место и снова принялась за обед.

Суп был какой-то подозрительный с очень странным вкусом... Я хмурилась, но ела, так как желудок требовал пищи. Ада сидела рядом тише воды ниже травы.

– Так, – сказала я, все же отодвинув суп в сторону. – Вечером ты идешь к ректору, говоришь, что тебя мучают страшные кошмары, а целители уже не работают и не могут дать тебе снотворное. Дальше, ты должна построить диалог так, чтобы он согласился на совместное приготовление пищи. А дальше, уже дело техники: соблазнительно кусаешь губки, хлопаешь глазками, незаметно приподнимаешь подол легкого платьица, понятно?

Она кивнула. Я последний раз посмотрела на нее, встала, взяла сумку и пошла к двери. На секунду закружилась голова, я замерла, но потом все пришло в норму. Нахмурилась и пошла дальше. У дверей в академию встретилась с парнями.

– Мира! – хором закричали они.

– Парни! – обрадовалась я.

Заболела голова, боль пульсировала в висках и распространялась по черепной коробке. Пока парни попеременно стискивали меня в объятиях, я почувствовала, как спина начинает покрываться холодным потом. Ладони стали влажными. А еще почувствовала боль в затылке.

– Мира, как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил Марк, оглядывая меня с ног до головы. – Ты ужасно бледная.

Почувствовала, как к горлу стала подступать тошнота, в ногах появилась слабость. Я упала бы, если бы не Маркус.

– Мира? – беспокойство в его голове зашкаливало.

Парни окружили нас. Я закрыла глаза. Было ужасно плохо. А потом я поняла – петрушка! Вот, что за странный привкус!

– Ада – тварь, – прошептала я и прижала руку ко рту.

– Ее надо в лазарет, – сказал Колин.

– Я отнесу, – сказал Марк и побежал.

Мне стало раза в три хуже.

– Не беги, – еле выдавила я, сжавшись в его руках.

Боги, как же плохо! Внутри все булькало и ухало. Парень замер и пошел осторожно. Я еле слышно застонала. От запаха одеколона Мака меня тошнило сильнее. В голове стало мутиться, руки и ноги ощущались будто чужими... Да еще ужасно кололо затылок. Эта боль была немного отличной от той, которая пульсировала в висках, более жалящей.

– Студент Равен? – услышала я голос ректора. – Что происходит?

Только его сейчас не хватало. Марк стал что-то путано объяснять. Не вслушивалась, а просто хотела, чтобы меня положили на кровать, и я смогла спокойно свернуться в клубочек, чтобы не было различных отвратительных запахов, а еще лучше, что бы рядом был унитаз.

Почувствовала, как меня передают из рук в руки. Да они что издеваются? Мне и так плохо!

Но, как ни странно, в руках аморта я почувствовала себя намного лучше, по крайней мере исчезли покалывание в затылке и запах.

– Тише, Мира, скоро все пройдет, – шепнул мне на ухо аморт.

Хотелось бы, конечно, сказать что-то язвительное, но сил не было никаких, и я только смогла отрицательно замычать. Знала, что моя болезнь будет идти где-то день или два. Боги, я не вынесу!

Я постаралась расслабиться. С каждой секундой мне становилось все хуже, мысли путались, сложно было сосредоточиться на чем-то, в центре головы и висках пульсировала боль.

Почувствовала, как меня положили на прохладную постель, услышала далекие голоса. Потом на мой холодный, покрывшийся потом лоб, положили теплую руку, снова голоса.

– Студентка Ваир, откройте глаза, – услышала я женский голос.

С радостью! Только не могу. Я слабо застонала и, перевернувшись на бок, приняла позу эмбриона.

– Студентка Ваир! – прямо в ухо крикнули мне.

Затем я различила холодный голос аморта, и удаляющиеся шаги. А мне становилось все хуже. Меня перевернули назад на спину, я протестующе застонала, в прежнем положении боль хоть чуть-чуть уменьшалась. Шнуровка на моем платье ослабла, стало в разы легче дышать, я слабо выдохнула и хотела снова повернуться на бок, но мне не дали. Чуть приподняли за плечи, стянули верх платья, отпустили и сняли форму окончательно, затем освободили от туфель. Уж не знаю, кто там такой заботливый, но если с меня уберут еще и чулки с подвязкой, я буду очень благодарна! Но до этого не дошло. Подняли на руки, затем снова опустили на кровать и накрыли одеялом. Облегченно выдохнула и таки повернулась на бок.

Тело стало ломить, хотелось крутиться на кровати, постоянно меняя позу, чтобы хоть немного облегчить боль.

Снова приподняли и сказали мягким ласковым голосом:

– Ари, открой рот.

Вздрогнув от своего имени, послушно исполнила требование. В рот потекла горькая жидкость. Я проглотила ее и закашляла. К моему лбу прижали руку, и боль в голове, да и во всем теле, стала постепенно угасать.

– Спи, ежик, – услышала я будто через толщу воды, а потом погрузилась в темноту.

Открывая глаза, я чувствовала себя на удивление хорошо. Боли не было, не было и крутящего неприятного чувства в животе, но как это бывает после сильной боли, я боялась пошевелиться, чтобы не вернуть неприятные ощущения.

Увидела потолок с темными тенями. Я была в лазарете. Об этом говорил и специфический запах лекарств, и белые стены. Вдруг услышала шум справа от себя, повернулась и увидела спящего в кресле ректора. Мои глаза полезли на лоб. Так, что я помню? Помню, как обнималась с парнями и... все, собственно говоря. М-да, не густо. Как я оказалась здесь? Ну, ладно, хмырь с этим вопросом. Как аморт оказался здесь?!