Сатарса - [5]

Лошади чуют крыс, и поначалу их приходится подстегивать; тогда они бросаются в галоп, словно желая разнести повозку вдребезги, Йарара вынужден попридержать их, Илла помогает ему, четыре руки натягивают повод, пока галоп не сменяется неровной рысью, повозку заносит, колеса врезаются в бурьян и камни, крысы позади вопят и крошат друг друга, от клеток уже воняет салом и жидким дерьмом, кони чуют смрад и ржут, стараясь избавиться от мундштука, вырваться и убежать; Лосано хватает повод вместе с остальными, и втроем они понемногу выравнивают ход, взлетают на лысую гору, видят вдалеке долину, Калагасту — три или четыре огонька в беззвездной ночи, а слева, от силы в пятистах метрах, как прореха на поле, — свет ранчо, скачущий вверх и вниз вместе с повозкой и внезапно пропадающий, только они влетают в заросли сорных трав, которые бьют их колючками по лицу, где тропа — едва видный след, который лошади находят вернее, чем люди, отпускающие понемногу повод; крысы вопят и перекатываются при каждом толчке, кони смирились, но тащат так, словно хотят поскорее добраться до дома, оказаться там, где их избавят наконец от этой вони и от этих воплей, отпустят на гору встречать свою ночь, когда останется позади то, что их преследовало, гнало и лишало рассудка.

— Ты сразу лети за Порсеной, — поворачивается Лосано к Йараре, — пусть немедленно идет считать крыс и несет деньги, надо договориться, чтобы выехать на грузовике рано утром.

Первый выстрел, одиночный и слабый, кажется шуточным, Йарара не успевает ответить Лосано, как треском сухого тростника, расколотого о землю, доносится очередь, едва заглушая вопли в клетках, удар в бок, и повозка влетает в бурьян, гнедой слева рывками пытается высвободиться, Лосано и Йарара спрыгивают одновременно, Илла — на другую сторону, распластавшись в зарослях, а повозка с вопящими крысами останавливается в трех метрах от них, упавший гнедой бьет копытами оземь, пегий ржет и рвется в узде, не в силах двинуться с места.

— Сматывайся, — говорит приглушенно Лосано.

— Какого черта, — откликается Йарара, — они добрались раньше, теперь все одно уже поздно.

Илла присоединяется к ним, поднимает револьвер и вглядывается в заросли, словно выискивая просвет. Огня ранчо не видно, но они знают, что оно там, сразу за кустарником, в ста метрах. Слышны голоса, один выкрикивает какой-то приказ, затем тишина и новая очередь, щелканье пуль по кустам, другая — пониже, вслепую, не жалеют пуль, сукины дети, будут палить до упаду. Под защитой повозки и клеток, упавшего коня и второго, который высится как живая стена и ржет, пока Йарара не прицеливается ему в голову и не добивает, — бедный пегий, такой был красивый, такой приветливый, тело его, скользнув вдоль дышла, заваливается на круп гнедого, который временами еще вздрагивает, крысы выдают их воплями, захлестывающими ночь, уже никто не заткнет им пасти, надо пробираться влево, плыть, гребок за гребком, в колючем бурьяне, выбрасывая вперед ружья и упираясь, чтоб выгадать еще полметра, удаляться от повозки, на которой теперь сосредоточили огонь, где крысы визжат и вопят, словно что-то понимают, словно в отместку, крыс нельзя связать, думает Илла, прав ты был, старшой, чтоб тебя с твоими играми, но ты был прав, мать твою и твоей Сатарсы, как же ты был прав, так тебя и растак.

Воспользоваться тем, что кусты редеют, что перед ним десять метров почти одной травы, проплешина, которую можно пересечь, перекатываясь с боку на бок — знакомый прием, — так, перекатом, добраться до густо заросшей лужайки, вскинуть резко голову, чтобы охватить все разом, и снова спрятаться, увидев свет на ранчо и движение силуэтов, мгновенный блеск винтовки, услышав голос, выкрикивающий команды, залп по вопящей и визжащей повозке. Вбок и назад Лосано не смотрит, там только тишина, там Йарара и Илла, мертвые иль все еще скользящие, как и он, по кустарнику в поисках укрытия, прокладывая тропу бросками тела, обжигая лицо колючками, слепые и окровавленные кроты, убегающие от крыс, потому что теперь это действительно крысы, Лосано видит их перед тем, как снова нырнуть в бурьян; вопли со стороны повозки становятся все неистовее, но те, другие, крысы — не там, другие крысы перекрыли ему дорогу на ранчо, и, хотя свет там еще горит, Лосано знает, что Лауры и Лауриты на ранчо нет или они там, но это уже не Лаура и Лаурита, потому что туда пришли крысы и у них хватало времени на то, что они наверняка уже сделали, и чтоб засесть, поджидая его между повозкой и ранчо, выпуская очередь за очередью, приказывая и подчиняясь и паля почем зря, и, хотя не имеет уже смысла пробираться на ранчо, тем не менее еще один метр, снова перекат, руки обжигают шипы, голова высовывается, чтобы оглядеться, чтобы увидеть Сатарсу, понять, что этот, раздающий команды, и есть Сатарса, и все остальные — Сатарса, выпрямиться и выпустить бесполезный теперь заряд дроби в Сатарсу, который резко дергается в его сторону, вскидывает руки к лицу и валится назад, настигнутый дробью, хлестнувшей по глазам, разворотившей рот; Лосано выпускает второй заряд в того, кто поворачивает на него пулемет, слабый ружейный выстрел тонет в треске очереди; хруст кустов под тяжестью тела Лосано, падающего грудью в шипы, которые впиваются ему в лицо, в открытые глаза.