Сатанисты XX века - [14]

Поймав вопросительный взгляд интенданта императорских театров, артистка поспешила ответить:

— Смею уверить ваши величества, что я играла всего Шиллера и люблю его роли не менее чем выбранные мною… Так что, если вашему величеству угодно будет приказать…

— Просить, милая барышня, — любезно прибавил император. — Просить сыграть нам наши любимые пьесы: «Коварство и любовь» для императрицы, «Жанну д'Арк» для меня… Надеюсь, это можно будет устроить, директор?..

— Когда прикажете, ваше величество! — почтительно ответил интендант.

— В таком случае, через неделю… в понедельник…

— Ты забываешь приезд иностранных гостей, — тихо заметила императрица.

— Да, правда… В таком случае, скажем, во вторник и среду. В эти два вечера мы будем свободны.

— Если только две такие роли подряд не окажутся слишком утомительными для нашей молодой артистки? — с доброй улыбкой заметила императрица.

— Помилуйте, ваше величество. В провинции мне пришлось играть по шести раз в неделю, не утомляясь…

Тем лучше, тем лучше… Прошу вас, распорядитесь, граф. Объявите спектакли по моему желанию, и нельзя ли, чтобы Мтаковский играл Фердинанда и Роза Поспишиль — леди Мильфорд. Мне будет очень интересно посмотреть, как три славянина справятся с чисто немецкой трагедией.

Вас же, дитя моё, — ласково заметила императрица, — я благодарю заранее за исполнение моей прихоти и желаю вам успеха для последних сцен. Они так же трудны, как и прекрасны.

VI. Триумф

Счастливая и весёлая вернулась Ольга в свою уборную переодеваться к четвёртому акту.

В маленьком, ярко освещённом помещении она нашла Гермину Розен, пришедшую поздравить свою подругу с успехом.

Неожиданная и необычайная любезность императорской четы к молодой артистке уже стала известна всему театру и произвела громадное впечатление на берлинскую публику. Милость императорской четы к дебютантке сразу сделала её любимицей публики, что и сказалось немедленно после знаменитой молитвы перед статуей Мадонны.

Правда, Ольга была действительно идеальной Маргаритой: в ней соединялась поэтическая красота наружности с редким пониманием роли.

Когда после весёлой, злой болтовни у колодца легкомысленной Лизхен, Маргарита упала с заломленными руками перед статуей Мадонны, выражая горе, страх и стыд, зрителям действительно могло показаться, что перед ними ожила картина Каульбаха… Немудрено, что после этой сцены раздались бурные аплодисменты.

Между четвёртым актом и последней сценой в тюрьме у Маргариты остаётся более часа свободного времени, пока идут сцены Фауста и Мефистофеля. Быстро переодевшись, по своему обыкновению, Ольга осталась в уборной, куда скоро набралось несколько человек «гостей».

Тут были, конечно, Гермина Розен и старый друг дебютантки, директор Гроссе. Обоих Ольга просила посидеть с ней до её выхода.

— Не то я разнервничаюсь перед последней сценой до потери способности владеть собой… Эта сцена в темнице чуть ли не самая страшная во всей немецкой поэзии.

— И самая красивая, — заметил старый идеалист-директор.

— Да, конечно… Но, Боже, как она трудна! Сколько работы нужно мне было для того, чтобы овладеть дивными стихами настолько, чтобы позабыть об их трудности и произносить слова Гете так, как будто они только что пришли мне в голову, и даже не мне, а сумасшедшей Маргарите… Помните, директор, сколько мы с вами работали над этой ролью?..

— Да, вы были прилежной ученицей, Ольга, и надеюсь, останетесь прилежной и добросовестной артисткой и здесь, в императорском театре в Берлине.

Ольга вздохнула.

— Не говорите так уверенно, директор… Как знать, суждено ли мне остаться здесь?..

— Ну, ещё бы, — вмешалась Гермина с непоколебимой уверенностью. — После твоего успеха…

— Венский успех был не меньше этого, — пошептала Ольга. — Однако…

— Ты все ещё помнишь эту глупую старую историю, — пожимая пышными плечами, проговорила Гермина. — Охота тебе думать о скучном Бург-театре.

— И рада бы не думать, да не могу… И знаешь почему? Ты видела, кто сидит в директорской ложе? Гермина вспыхнула.

— Конечно, видела… И даже заметила красноречивые взгляды в мою сторону, но всё это ещё не доказывает справедливости твоего странного подозрения… Вы знаете, директор, что Ольга считает своими злыми гениями двух англичан, сидящих в директорской ложе…

— Знаю, — спокойно ответил Гроссе, — но надеюсь, что на этот раз милость императорской четы перевесит всевозможные «влияния». В полураскрытую дверь постучали.

— На сцену, фрейлейн Ольга… — раздался голос режиссёра. — Сейчас ваш выход…

— Пойдёмте, доктор. Посмотрим последнюю сцену Ольги и вернёмся вместе, когда занавес опустится.

Гермина схватила старика под руку и исчезла с ним между кулисами.

Ольга медленно прошла на своё место, ожидая, пока поставят декорацию темницы.

Кончилась последняя сцена… Восторженные зрители бешено аплодировали, вызывая Маргариту и Фауста. Три раза выходили артисты рука об руку, и каждый раз восторженные крики встречали и провожали их.

Но дороже криков и аплодисментов для Ольги было расстроенное лицо императрицы, вытиравшей слезы.

Император громко аплодировал, стоя у самого барьера ложи, так что публика видела, как он вернулся к своей супруге и, взяв с её колен небольшой букет фиалок, что-то тихо сказал ей. Императрица улыбнулась и, сняв с мизинца бриллиантовое кольцо, протянула его супругу, который быстро продел в это кольцо букет и, перегнувшись за барьер ложи, бросил его к ногам прелестной Маргариты.