«Сашина философия» и другие рассказы - [35]
«Для имени Моего»
За недостроенной соборной изгородью — рынок. Шумно занимается «базарный день». По церковному двору разбросан кирпич, в бадье стынет свежий раствор. Каменщики распластались на траве, глаза закрыты, страдают. Шелестят вековые липы… Вчерашний праздник — День строителя — кажется, удался. Чуть поодаль, на скамье, певчие листают ноты, ожидают начала службы. С ними и я, тогда еще юный, привыкаю. Ласковое августовское утро…
Разглядываю кирпичный забор-долгострой. Нужен особый талант, чтобы так криво укладывать прямые кирпичи. У наших шабашников такой талант есть.
В узкую калитку протискивается великий мешок, под ним бабка Наталка — добровольная приходская повариха-кормилица. Она — сухонькая — ссутулилась под гнетом картошки, которую сама растит. Медленно приблизилась к певческой скамье, свалила мешок, улыбнулась, отерла рукавом лоб. Поглядела на каменщиков, перевела взгляд на долгострой и всплеснула руками:
— Да Божечки! Що наробылы! Це ж… Ой-ой! Це ж не для себе, це ж для Нёго! Вы подывиться! — это она указала нам на феноменальную кривизну забора. Мы пожали плечами. Бабка Наталка заплакала, подошла к долгострою, принялась оглаживать его и причитать:
— Да голубчики, да хиба ж так можно!? Та вы ж для Бога…
Главный простонал:
— Отстань, бабка, что ты соображаешь! Это тебе не картошку варить!
Бабка в слезах натрусила в ведро раствора, проворно собрала несколько кирпичей, взяла мастерок:
— Ото ж роблять, не дай Боже. Соби б — то инша справа, а то ж для Бога…
Она, тихонько причитая, уложила кирпич, другой…
Колокольня загудела благовестом. Удар, еще удар. Затем посыпался веселый перезвон. Когда он стих, бабка уже как по струнке выложила ряд. Удивленные шабашники со скрипом поднялись, усовестились:
— Ладно, чего уж, давай сюда. — Отобрали у поварихи мастерок, принялись колупаться. К вечеру недельная норма была ими — залюбуешься — выполнена.
Бабка Наталка в приходе — народная совесть. Однажды она посетила нашу просфорню. За дверью послышалось слезное «що ж ты робыш, ластивко, це для Господа Бога? Ось таке?» Долго оттуда не выходила. Появилась под вечер, вся в муке. С той поры просфоры из нашего храма нахваливает сам архиерей. Она напоминала пономарю, что он не себе, а Богу делает, и лампады в храме переставали коптить. В нужный момент являлась певчим, всхлипывая просила у них ноты, чтоб самой тоже Бога «пославить, чи дастэ?», и на хор переставали жаловаться…
…Тот мешок картошки… Пока бабка работала за каменщика, я — здоровый парень — попытался снести его на кухню… Попытка, говорят, не пытка. Пришлось покликать дворника на подмогу, только вдвоем и своротили…
Откуда в сухих постящихся руках являлась невечерняя сила? а в полуграмотном говорке убедительность? Где — и себе бы этак, потом, в восемьдесят с гаком — начерпать ее молодецкой бодрости?..
…На бабкиной могилке и теперь красуется вычурный кованый крест, лучший в округе. Всем приходом скидывались на ювелирную кузнечную работу, какой теперь никто не сделает. Узнали, для кого — сделали! А под крестом, на кованом подножии, батюшка благословил, изготовили: тонкими золотыми буквочками древнее, библейское — будто девиз бессмертной бабки Наталки: «Для имени Моего трудился и не изнемогал».
Настойка и грёзы
Молодой отец Владимир устроился в электричке у окошка. Осеннее солнышко сквозь стекло грело его черную скуфью.
Совсем недавно он сидел за своей партой в семинарском классе, солнце так же, в окно, пекло макушку, и только лектор не позволял дремать. Очень красочно рассказывал о святых проповедниках, которые несли диким племенам евангельский свет. Живая картинка: апостол Павел с проповедью посреди ареопага, внемлющая толпа языческих греков… святитель Иннокентий, плывущий на своей байдарке по холодному морю. Наряженные алеуты, уже крещенные им, высыпали на берег встречать любимого батюшку… Один сплошной богословский праздник! И вот теперь сам недавний студент едет к своей пастве и считает минуты до встречи с прихожанами. До сей поры ему не приходилось бывать в деревне, и теперь одолевали праздные мысли: «Помнится, где-то читал, как крестьяне присылали за батюшкой подводу. Интересно было бы на лошади прокатиться. Хотя в деревне теперь, наверное, и машин хватает…»
По вагону пошел контролер со своим гигантским дыроколом. За его спиной — двое, похожие на терминаторов.
— Ваш билет!!! — И старушка чуть не давится бутербродом.
— Ваш билет!!! — Бродяга делает вид, что спит и не слышит.
— Билет, говорю, давай!!! — В ответ — тишина. Терминаторы молча грузят несчастного на плечи и несут в тамбур.
— Ваш би… О! Поп, что ли? Билет давай!!! Наконец шумные воины порядка уходят. Снова под сиденьем слышится баюкающий стук колес. Отец Владимир клонит голову к оконному стеклу и мысленно прокручивает в голове весь день, с самого утра. Епархиальное управление. Торжественное получение указов о назначении. Молодых пастырей напутствует и благословляет сам архиерей. Поучает их и старое, заслуженное духовенство. Отец Захария рассказывает, что приезд на приход — это самое радостное событие в жизни священника. Помнится, когда он, молодой, во время войны был послан на свой приход, горожане встречали долгожданного батюшку хлебом-солью. Даже плакали от радости.
