«Сашина философия» и другие рассказы - [28]

— Табачком?

— Табачком.

— Значит, табачком! — машинист заскрипел зубами, — табачком, говоришь… Ах ты падла! Сопля! Я тебе щас дам «табачком»! Табашник поганый! — паровозный закатал рукава и — на «табашника». Тот — пятиться:

— Ты чего? Чего… это… ты… — пятился, пятился, да как дунет наутек вдоль поезда. Машинист — за ним…

…Потом поезд свистнул и застучал по своим делам. В зарешеченных окнах урки со смеху лопаются. Немного погодя и курильщик наш воротился — морда набекрень… Вот, почитай, с тех пор я и не курю. Надо сказать, доволен. Сам себе хозяин. Вот помню еще, при Горбачеве, когда с куревом туго было, они — табашники — мать родную на затяжку сменяли бы, предложи. А я вот независимый, как монгол, хожу себе, посвистываю. Да… Это говорят только, что, дескать, бросить трудно, уши горят. Горят, это верно, но бросить однако можно. Думаю, если б он тогда мне морду не свернул… гм, то есть бригадиру нашему…

Рассказчик осекся, смутился. Мы с Семенычем переглянулись и расхохотались. Долго не могли успокоиться, даже скулы свело от хохота. И смущенный Палыч, глядел на нас, глядел, да и заулыбался…

Запад розово светится. Над селом тянет легким дымком. Ладони с непривычки горят от заноз. Хорошо! Только комары… одолели…

Последнее дело

Два друга проживали в своем селе припеваючи. Окончили ПТУ и просто жили. Их родители тоже приятельствовали, помогали друг дружке, как могли. Соберется Иван Иваныч, Юркин отец, на рыбалку, обязательно позовет с собой Петра Михалыча — Сашкиного отчима. С вечера сговорятся между собой, точно партизаны, соберутся потемну, до петухов, выволокут старый мотороллер Петра Михалыча подальше от домов, чтоб народ не будить, заведут. Только их и видели. Если же, случится, соберется Петр Михалыч баню топить, тут же оповещает Иван Иваныча. Вместе натаскают воды с реки, наносят дров, растопят каменку и пропадают там. Сначала парятся, потом расползаются по домам. Ну а с утра поправляются — святое дело. Так и живут — не разлей вода. И всегда находится о чем поболтать за рюмочкой:

— Ты вот, Петя, все на старой моторашке тарахтишь, а мой Юрка, сам небось видел, уже на «Яве» катается.

— Хе, удивил! Слыхал небось вчера музон на всю улицу? Это Сашка маг японский купил. Подороже твоей «Явы» станет.

— Да, дети стали лучше нас жить, зарабатывают.

— При Горбаче любой дурак заработает.

-Ну…

Дети тем временем отсыпались. Обычно они сидят без дела по нескольку дней, потом собираются. Говорят, что едут дежурить в город. Пропадают на целую ночь, являются под утро и дрыхнут. Родители радуются, думают, что их сыновья охранники на заводе, что начальство их уважает, платит, как себе.

На ранней заре вернулись Юрка с Сашкой, изрядно потрепанные. Их матери утром в сельпо хвастались товаркам:

— Наши пришли с дежурства — герои! Говорят, в заводскую кассу в их смену лезли жулики. Так они эту кассу отстояли. Теперь, может, премию им, а может, и наградят.

Бабы в очереди советовали соглашаться на премию. От наград теперь какая корысть?

Вообще Юрку и Сашку можно назвать честными парнями. Хотя бы за то, что врать они не любили. Это жизнь-злодейка их постоянно вынуждала брехать. То, что кассу завода ночью безуспешно пытались обчистить, было хрустальной правдой. Ложью было лишь то, что они эту кассу защищали. На самом деле это именно от их лукавого посещения заводская охрана уберегла казну. Ох, и всыпали им сторожа! Еле живых отпустили. Зато по-простому, без протоколов.

Друзья отсыпались до полудня. Потом Юрка заехал за Сашкой, тот собрался. Взяли пива, взгромоздили ноющие кости на мотоцикл и поехали «на завод». Так они назвали дальние пруды. Окунули в воду битые телеса и прикидывали, как жить дальше. В городе пока лучше не светиться…

Ловили наших приятелей уже не раз. Только им как-то все время везло с теми, кто их ловил. То предупреждали их, то пугали, а то, случалось, и просто жалели, отпускали.

Понятно, что жуликами не рождаются. Становление происходило постепенно. Сначала, в детстве, пробовали в школьной раздевалке шевелить по карманам. Получались реки газировки. Нравилось. Пробовали беспокоить учительские ридикюли после аванса. Получались импортные кроссовки и джинсы. Прочие пацаны недолюбливали эту парочку, подозревали, когда что-нибудь у кого-то пропадало. Случалось, и били. Но те в ответ запирались молча, озлоблялись и закалялись от пинков и тумаков. Общения друг с другом им вполне хватало. Как-то, уже в ПТУ, Юрка с Сашкой задумали стянуть в спортивной раздевалке физруковские часы. Физрук оказался мужиком расторопным, прихватил приятелей с поличным и познакомил со старой житейской мудростью. Плечистый и рослый, он сгреб в каждую руку по жулику. Вынес за шиворот на крыльцо и по очереди отправил их своим коленом в сугроб. Когда из сугроба высунулись стыдливые физиономии, он их почти по-братски наставил: «Сколько веревочке ни виться… посадят вас, дураков». Наставление друзья восприняли своеобразно и с тех пор, когда что-нибудь тырили, страшно боялись и дрожали.

* * *

Пиво кончилось, солнце закраснело на западе. Битые молодцы оделись и порешили меж собой так: скажем родителям, что уволились. Поругались с начальством, что обещанную премию не дают, хлопнули дверью и ушли. Предки — люди темные — всему поверят.