Сапфир и золото - [71]

Когда Голденхарт очнулся, хватаясь за пробитую голову, то он обнаружил, что лишился и мешка с едой, и кошеля с остатками золотых монет, и лютни. Лютни было особенно жалко. Только и осталось, что медальон с королевским гербом на шее. И как разбойники его не приметили?

— Что же мне теперь делать? — выговорил Голденхарт потерянно.

Без лютни — какой он менестрель? Пришлось бедствовать и какое-то время жить подаяниями, но в первом же городе, куда он добрался, бродяг не чествовали: менестреля для острастки заперли на несколько дней в городской тюрьме. Этому обстоятельству он даже порадовался: кормили в тюрьме неплохо, разбитую голову подлечили. Но через пять дней его выпустили и из города выпроводили, посоветовав взяться за ум и наняться в работники к какому-нибудь фермеру. В планы юноши это не входило. Ему первым делом нужно было раздобыть новую лютню, уж тогда-то все бы сразу поняли, что он за птица! Но даже плохонькая лютня стоила денег, а у него не осталось ни монетки.

Путь до второго города менестрель проделал в мрачном размышлении, где раздобыть денег на лютню. Он мог бы наняться к писарю, но сомневался, что его хотя бы выслушают: потрёпанное дорожное платье чинило ему препоны. Всё прочее было не по силам бывшему принцу.

На полпути к второму городу Голденхарт заметил, что в кустах невдалеке что-то поблескивает. Он воспрянул — а вдруг потерянная каким-нибудь недотёпой монетка? — и ринулся туда. Но нет, это была не монета, а ступня мертвеца в рыцарских доспехах. Труп успел истлеть до костей, доспехи были плохонькие: ржавые, залатанные, — а меч, который менестрель вытащил из ножен, оказался сломанным. Менестрель постоял над бедолагой, размышляя, не стоит ли предать кости земле, потом подумал, что эти доспехи могут ему сгодиться на что-нибудь, и в землю мертвец отправился без снаряжения.

Грабить мертвецов не решались даже разбойники, но менестрель рассудил так: доспехи — не одёжа, так что покойник будет не в обиде. Он завернул железки в плащ, связал узлом и потащил добычу к реке: от доспехов смердело, и Голденхарт не решился надеть их сразу. У реки менестрель почистил доспехи песочком, отмыл в воде — они и без того ржавые, хуже точно не будет, — и разложил на берегу сушиться. Сам развёл костерок, но спать не ложился — выжидал, не явится ли к нему покойник, чтобы потребовать обратно доспехи. Предрассудки у людей были сильны, и даже принцы не исключение. Но ночь прошла тихо, мертвецы менестрелю не являлись, и он успокоился: значит, тот рыцарь не возражает, чтобы его доспехами кто-то воспользовался.

Как надеваются доспехи, Голденхарт, разумеется, знал и мечом тоже пользоваться умел, но очень надеялся, что не придётся: сломанным мечом не повоюешь! Доспехи оказались ему велики и хлябали, но он приладил их кое-как и накинул сверху плащ, чтобы ржавчина и заплатки были не так заметны. Теперь он выглядел заправским рыцарем. Плохоньким, но всё же рыцарем.

Менестрель пожевал найденный возле реки щавель, потёр живот: есть хотелось смертельно! — и потащился во второй город, то и дело поддёргивая сползающие доспехи. Они клацали, лязгали, скрипели и бесконечно раздражали юношу, но приходилось терпеть.

Не доходя до города, он наткнулся на цыганский табор. С цыганами ему уже доводилось иметь дело: нужно ухо держать востро, иначе обчистят! Но брать у менестреля было нечего, а на ржавые доспехи не позарился бы даже самый захудалый вор.

Цыганский барон встретил путника приветливо, предложил посидеть у костра и побалакать. Верно, они приняли юношу за странствующего рыцаря. Голденхарт не стал их разубеждать и выдумал, что его ограбили разбойники: отобрали коня и пожитки, — так что он идёт в город на заработки. Цыгане сочувственно качали головами — коня жалко! Менестрель было собрался в путь, но цыгане так просто его не отпустили: прежде накормили до отвала, а одна из цыганок зашила ему прореху на плаще. Они были щедры к собратьям по дороге.

К следующему полудню менестрель дошёл до второго города, оказавшегося не городом, а городишком, грязным и трущобным. Богатых улиц тут можно было счесть по пальцам, но юноша туда и не совался: там бродили стражники, а снова попадать в тюрьму ему не хотелось. Он пошёл бродить по городу, разглядывая вывески под аккомпанемент пустого живота. Вряд ли кто-нибудь сжалился бы над ним, если бы он вздумал попросить подаяние или кусок хлеба. Люди в городишке были хмурые, настороженные и незнакомцев провожали долгими, не всегда приязненными взглядами. Рыцарь или не рыцарь — их нисколько не волновало, у них и без него хватало забот.

Менестрель совсем уж отчаялся, но тут где-то поблизости так страшно грохнула входная дверь, что он едва не подскочил на месте от неожиданности! Он завертел головой и замер: взгляд поймал какое-то потрясающее янтарное сияние, которое было совершенно точно не к месту в этом захолустье.

Высокий статный мужчина в дорогой одежде, что так бесцеремонно грохнул дверью, быстрым шагом пошёл по улице, что-то бормоча себе под нос. Янтарное сияние волос струилось за спиной. Голденхарт, как зачарованный, шагнул следом.