Матвей должен был умереть. Он понял это еще восемь лет назад, ночью, когда отец сказал ему: «Тебе уже четырнадцать — взрослый парень. Иди-ка ты куда хочешь, пока я не сдал твою шкуру охотникам». Таких, как Матвей, или убивали, или пускали на бесконечные опыты, проводимые в лабораториях и тюрьмах. «Тебе не жить, парень», — произнес отец с небольшой ноткой сочувствия и выгнал сына из дома.
Повеяло холодом. Матвей дернулся во сне, затем очнулся. Сначала он попытался вспомнить свое имя, а затем предположить, где очутился. И если с первой задачей трудностей не возникло (маленькая татуировка с именем всегда была чуть ниже левого локтя), то со второй он пролежал, пялясь вверх, еще минуты две. Потолок отсвечивал оранжевой луной и вызывал в памяти желтые глаза Марка.
Марк!
Матвей отбросил одеяло, вскочил и, словно в лихорадке, заметался по одноместной палате. Он находился в больнице — в этом не было сомнения. Ему удалось даже вспомнить, почему он оказался здесь: сюда его послал Марк выкрасть лекарства.
Нащупав в тумбочке черные брюки и футболку, Матвей за три секунды оделся и поспешил к двери, но запоздалая мысль о том, что на нем нет обуви, заставила его устремился к шкафу.
Выкрасть лекарства у него не получилось по одной простой причине: он встретился с отцом, когда взламывал аптеку на первом этаже. Отец был единственным охранником на дежурстве, он мог бы позволить родной крови «позаимствовать» кое-что, а затем уйти. Но нет. Они подрались, да так, что Матвей оказался на больничной койке.
Свет луны позволил увидеть кроссовки в черно-белом шахматном рисунке, и Матвей напялил их. Сумка, с которой он пришел за лекарствами, лежала на верхней полке — ее было решено оставить.
Восемь лет скитаний по русской земле. По земле магов и немагов — жертв и охотников. Неподдельный Ад для каждого, кто являлся не таким, как все, кто носил статус преступника. Секунды, пролетевшие сквозь песок за эти восемь лет, потрачены лишь на достижение одной цели — выжить.
Матвей усмехнулся: он не переставал удивляться глупости людей. В этом мире преступником считается тот, кто умеет любить. Матвей дернул ручку — закрыто. Усмехнувшись во второй раз, он прислонился спиной к двери и посмотрел на распахнутое окно. Неужели можно поверить, что его заперли здесь с благой целью? Нет. В любую секунду в палату ворвутся охотники. Схватят — тогда-то ему не жить.
А еще не жить, если он не успеет добраться домой до отъезда. Идея Марка уехать всей компанией в Челябинск Матвею не понравилась, хотя ему многое не нравилось, но когда говорят по-хорошему «Мы знаем, кто вы, поэтому уезжайте-ка из города, пока не появились проблемы», знаешь, что ничего другого не остается.
Матвей, подойдя к окну, с осторожностью кота выглянул наружу. Он помнил, что в начале августа рассвет приходится на четыре утра. Судя по черноте неба и безлюдному двору больницы, сейчас где-то одиннадцать-двенадцать часов. Значит, к отъезду он может не успеть. Матвей глянул вниз и оценил высоту. Второй этаж — спрыгнуть проще простого.
Маги сильно отличались от обычных людей. В первую очередь тем, что умели по-настоящему любить. Магов люди всегда боялись и ненавидели. Не только потому, что им не знакомо это чувство, но еще из-за чанка: так ученые назвали сверхъестественную способность, уникальную для каждого мага. Чанком может быть левитация, регенерация, психокинез, апперцепция — что угодно. Матвею повезло: у него редчайший дар — поцелуй смерти.
«Лучше бы я умел летать», — подумал Матвей, цепляясь за подоконник. Он пару раз выдохнул, затем спрыгнул в прохладную ночь.
— С Матвеем или без него, мы уедем через двадцать минут. Олесь, Катя, вы меня услышали? — напомнил Марк, хватая чемодан Хмылки.
— Ой, да иди ты к черту! — Хмылка запустила в него туфлей.
Она не любила, когда кто-то называл ее настоящим именем. А когда этим «кем-то» оказывался Марк, то вовсе приходила в бешенство.
Укладывая посуду в сумки, Хмылка ворчала:
— Не хватало, чтобы старый пердун указывал нам, что делать! Мы без Матвея не уедем!
Собираться приходилось быстро. Она по глупости женской в очередной раз доверила свою работу собирать вещи Олесю. Но он, вероятно, возложив такую ответственность на Сатану, взрослую хаски, проспал до десяти вечера.
— Псину свою забери! — крикнула Хмылка Марку в коридор, когда хаски с увлечением разбросала из сумки бережно сложенные Олесем футболки и джинсы.
Видя, что парень не может нормально сложить рубашку, Хмылка бросила бутылку с водой в рюкзак и через свалку вещей направилась к нему. Ноги Хмылки споткнулись о банки с краской, и она упала лицом в жесткий диван. Злость разобрала ее, и в результате взорвалась одна из трех лампочек на люстре. Ей удалось кое-как доползти до Олеся и отобрать рубашку.
— Ужас, товарищ! Кто тебя учил так комкать, а?!
Она сердилась почти круглосуточно, семь дней в неделю. Или шесть дней — как повезет. Все дело в ее чанке — особой форме психокинеза, когда энергия гнева позволяет разрушать мебель, стены, а то и дома, и оглушать или даже убивать людей. Главная проблема Хмылки и ее друзей в том, что она в свои двадцать один год так и не научилась управлять способностью.
