Бориса не устроил бы перелом унитаза. Лишних у него не было… но можно было прыгнуть на работе или в гостях. К унитазу легче, чем к ноге, можно подобрать протез или китайский аналог. Так, размышляя о связи спорта с туалетами, Борис вдруг сочинил простой и действенный метод. Можно просто запереться в кабинке с унитазом и не выходить, пока конкуренты не набегаются. А потом свалить всё на «перелом» задвижки, замка, шпингалета – что там попадётся. Дескать, нелепая случайность оборвала карьеру.
В голливудской экранизации история Бориса начиналась бы с голых торсов. Жара, пожарный участок, парни друг на друге пересчитывают кубики пресса. Иногда тревожно смотрят вдаль. Потом дым, пламя, все бегут, выносят из пламени котёночка или Шарлиз Терон.
Киношный Борис был бы добр и не слишком спортивен. У него на животе всего пять кубиков, но именно его по ошибке отправляют на чемпионат. Он идёт топиться, но встречает на берегу бывшую чемпионку по бегу, бабу вредную и красивую. Начинаются тренировки. Весь второй акт женщина насилует Бориса, сперва презрительно, потом любя. Главный забег он проигрывает, но в финале догоняет горящий поезд, спасает людей. «Ты бежал божественно!» – говорят пассажиры. Чемпионка целует героя в выпавший на плечо язык.
Настоящий Борис бегал по тихим улицам с частными домами. За месяц тренировок получил несколько собачьих укусов и никаких навыков. Приехал на чемпионат – все соперники жилистые, длинноногие. Только коллега из Польши похож на Бориса, такая же вспотевшая жертва бюрократии. Их обоих застукали в туалете за попыткой сломать щеколду. Пришлось идти соревноваться.
На десятом метре поляк упал. И само падение, и мука на лице были хорошо отрепетированы, многие поверили. Борис не растерялся, кинулся к упавшему. Помог встать, подставил плечо. Целый час они ковыляли к финишу. Стадион аплодировал. Отказаться от победы, спасая незнакомца – это так по-нашему, по пожарному, – говорили зрители.
Спортивные успехи не вскружили Борису голову. Наоборот, он помирился с начальником и получил старшего сержанта. Обещал покатать меня на пожарной бочке, которая венец красоты. А если захочу, он добудет справку с подробным описанием моего пресса и героических подтягиваний. Замечательный мужик. Побольше бы таких.
Чего боится французский повар
Однажды в Латвии пропал бензин. Это как-то связано с независимостью, приходит одно – пропадает второе. Автомобилисты сбивались в стаи для слежки за бензовозами. Под подозрение попадали даже ассенизаторские бочки. Стоило одной припарковаться, собирались граждане, спрашивали, что внутри. Самые недоверчивые требовали доказательств. Налейте им в ведро, убедиться.
Бензовозы вели себя как привидения. Выпадали из сумрака в случайных кустах и тут же развоплощались. Они боялись бандитов, полиции, друг друга и покупателей. Некоторые продавали крутку с запахом бензина, бывшую на деле эссенцией из старых тряпок, или ещё какой тыквой – всемирным эквивалентом разочарования. Например, я однажды купил двадцать литров жидких коричневых кристаллов.
В том году мне нравилась Лена. Она была прагматиком, но согласилась прокатиться со мной на край земли. Удивительно доверчивы бывают женщины, шлёпнутые в сумерках по попе. С моим автомобилем ВАЗ-2104 краем земли могла оказаться любая канава. Мы проехали девять километров, развернулись и – скорей к цивилизации – покатили назад. Автомобиль чихнул нехорошо, потом ещё. И вдруг потерял сознание. Я в те годы не боялся ни красивых женщин, ни поломанных машин. Поцеловал Лену, открыл капот, проверил искру, насос, разобрал карбюратор. Оказалось, коричневые кристаллы забили поплавковую камеру. Вычистил их, собрал карбюратор, проехал триста метров, встал, опять разобрал, вычистил, проехал, встал – и так тридцать четыре раза.
Было холодно, Лена расхотела кататься. Она с первого раза оценила мою техническую грамотность. Следующие тридцать три остановки казались ей ненужным хвастовством. Её голова кружилась от нашей близости. Я не просто пах бензином. Я говорил как бензин, думал как бензин, улыбался как бензин. При мне страшно было курить. Это называется, вроде бы, синестезия – иллюзия клубничного запаха при виде клубники. При последующих наших обеих встречах Лене всюду мерещился нефтеперегонный завод. Отношения не заладились. Жаль. Потому что человек я, в общем, неплохой.
Квартирные воры тех лет первым делом вычищали холодильники. Президент обещал отпилить Латвию от Евразии. Он говорил, что мы свободный народ, на вёслах можем догрести до Гудзона и там притвориться небольшим культурным островом.
В соседней Эстонии некий ресторан нанял французского повара. Тот определил по карте, что едет в СССР. Он знал о главных русских изюминках – Мафии, Морозе и Медведях. Ещё Наполеон писал об этих факторах как очень запоминающихся. Самолёт привёз повара в Ригу. Навстречу из Таллина выехал водитель. Неразговорчивый, но сообразительный, с запасной канистрой. Перед самой границей водитель заехал в лес и закопал топливо. Не доверял таможне.
По-французски эстонец умел только табличку поднимать – M. Michel Godefroi, chef. Зато табличка была прекрасна. Другие оторвут картон от ящика с бананами, или вырвут из блокнота, или от рулона в туалете. Напишут ручкой и встречают. Эстонцы же приготовили настоящий ксерокс на палочке. Сразу видно, солидная фирма. Водитель накормил гостя в ресторане, почти насильно сводил в туалет. Триста километров всё-таки. В дороге попутчики улыбались друг другу. Иногда повар делал вежливые наблюдения: У вас чудесная погода… В России красивые женщины… Как много деревьев, это тайга?.. Улыбнитесь, если ваша тёща – вурдалак…
