Санкт-Петербургские вечера - [152]

А к тому же, г-н граф, припомните вашу собственную похвалу моим познаниям в отношении числа три. В самом деле, число это обнаруживается всюду — в мире физическом, в мире моральном, в вещах божественных. В первый раз Бог говорил с человеком на горе Синай, и по причинам нам неведомым откровение это ограничилось узкими пределами одной страны и одного народа. Прошло пятнадцать веков, и второе откровение было обращено уже ко всем людям без изъятья; плодами этого откровения пользуемся мы ныне, — и все же условия времени и места снова должны были чрезвычайно ограничить его воздействие. Суждено было пройти еще пятнадцати столетиям, прежде чем свет истины узрела Америка, но ведь обширные ее просторы до сих пор скрывают бесчисленные полчища дикарей, чуждых великому благодеянию, — и порой склоняешься к мысли, что им было в нем отказано в силу некоего древнего и непостижимого проклятия. У одного только великого ламы духовная паства многочисленнее, чем у папы римского, а ведь есть еще 60 миллионов жителей Бенгалии, 200 миллионов китайцев, 25-30 миллионов японцев. А взгляните на громадные архипелаги Великого Океана, образующие ныне пятую часть света. Без сомнения, ваши миссионеры предприняли величайшие усилия ради того, чтобы возвестить Евангелие в некоторых из этих отдаленных стран, — но ведь вам известно, каким был успех их трудов. А сколь несметно число людей, до которых благая весть не дойдет уже никогда! Разве ятаган сынов Измаила не изгнал христианство почти совершенно из Африки и Азии? И наконец, какое зрелище открывается верующему взору у нас в Европе? Во всех странах, подчинившихся безумной реформе XVI века, христианство совершенно уничтожено, — и даже в ваших, католических, государствах от него осталось одно лишь название! Свою церковь я не намерен ставить выше церкви вашей, ведь собрались мы здесь не для препирательств. Увы! мне прекрасно известны и наши недостатки, но прошу вас, друзья, исследуйте самих себя с таким же нелицеприятием: сколько ненависти на одной стороне, какое невероятное равнодушие к религии и всему, что к ней относится, — на другой! Сколь неистовы озлобление и ярость католических держав против главы вашей, католической, церкви! До какого бедственного состояния доведено у вас духовное сословие общими усилиями ваших государей! Общественное мнение, то ли вдохновляющее их, то ли следующее их примеру, целиком обращено против этого сословия. Это — заговор, это — род бешенства, и я не сомневаюсь, что папа римский предпочел бы вести церковные дела с Англией, нежели с тем или иным католическим правительством, которое я мог бы сейчас назвать. И каковы же будут последствия грома, раскаты которого уже слышны? Быть может, миллионы католиков попадут под власть, иноверную для вас и даже для нас! И если это случится, то, я надеюсь, вы слишком сведущи, чтобы рассчитывать на то, что именуют терпимостью: ведь вам известно, что католическую церковь никогда не терпят в полном смысле слова. Когда вам милостиво позволяют слушать мессу и не расстреливают ваших священников, то уже это одно именуют терпимостью — но разве этого вам хотелось? А впрочем, заставьте умолкнуть предрассудки и исследуйте самих себя — вы почувствуете, как убывают ваши силы; нет у нас больше того сознания собственной мощи, которое так часто является под пером Гомера, когда желает он сделать для нас зримой величайшую храбрость. Нет у вас больше героев; вы не способны уже ни на что отважиться — зато против вас дерзают на все! Взгляните на эту скорбную картину, прибавьте к ней ожидания избранных, и вам станет ясно, заблуждаются ли иллюминаты, полагая более или менее близким третье излияние всемогущей благости ради рода человеческого. Я бы никогда не кончил, если бы пожелал собрать все свидетельства, совокупным своим действием оправдывающие это великое чаяние. Прошу вас: не порицайте людей, которые преданы подобным ожиданиям и в самом откровении усматривают основания для того, чтобы предвидеть откровение откровения. Называйте их, если угодно, иллюминатами, я не стану спорить, но только относитесь к этому слову всерьез.

Ну а вы, дорогой граф, вы, непреклонный апостол единства и авторитета, — вы, конечно, не забыли то, что сами

же рассказывали в начале наших бесед о необычайных событиях, происходящих ныне в мире. Все предвещает нам — и ваши собственные наблюдения это доказывают, — что мы стремительно приближаемся к некоему великому единству. А потому вы не можете, не впадая в противоречие с самим собой, осуждать тех, кто, по вашему же слову, издалека приветствует это единство и стремится, по мере своих сил, проникнуть в тайны — тайны, без сомнения, грозные, но одновременно и столь для вас утешительные.

И не возражайте мне, что все уже сказано, все раскрыто и ничего нового нам уже не позволено ожидать. Бесспорно, все, потребное для спасения, у нас уже есть, но в отношении божественных познаний нам еще многого недостает; что же касается предзнаменований будущих событий, то у меня есть тысячи оснований их ожидать, тогда как у вас не найдется ни одного, чтобы доказать мне обратное. Разве не была спокойна совесть у иудея, который строго следовал закону? Если нужно, я приведу вам множество мест из Библии, где иудейским обрядам и трону Давидову было обещано, что они пребудут, доколе пребудет Солнце. И тот еврей, который держался видимости, имел все основания веровать в земное царство Мессии, пока не свершилось событие, — но он заблуждался, все-таки он заблуждался, как это стало ясно впоследствии! Но разве ведаем мы, что ожидает нас? Бог пребудет с нами до конца веков; врата адовы не одолеет церковь и т. д. — Чудесно! Но скажите на милость, неужели отсюда следует, что Господь воспретил самому себе всякое новое откровение и будто ему уже не позволено научить нас чему-то еще помимо того, что нам уже известно? Должно признаться, это было бы весьма странное умозаключение.