— Спасибо, — сказала Наталья Алексеевна, — проводили старуху.
И Алёша вдруг увидел, что она и правда совсем старенькая, как чья-нибудь бабушка.
— Ну наконец-то! — сказала мама, открывая им дверь. — Тебе, Серёжа, письмо, — и протянула папе конверт.
— Ну что ж, — сказал папа, прочитав письмо. — Как говорили, так и выходит: Алёшка с понедельника в школу, а я на завод.
* * *
С новогодней ёлки осыпались сухие иголочки. Макар и Алёша сняли с неё флажки, звезду и сюрприз Гуркина — синий картонный почтовый ящик. В нём были письма с пожеланиями, но их уже давно прочли. Миша вынес ёлку во двор и стал рубить её на растопку.
— Ну, пацаны, — сказал он, — отгуляли, завтра в школу. Небось не хочется?
Макар молчал, Алёша сознался, что ему не хочется.
— Я бы ещё сто дней отгулял, — сказал он.
— Зимой сто да летом сто, этак, брат, дураком останешься, — усмехнулся Миша.
— Почему — дураком?
— Почему? — Миша засмеялся. — Потому, что усы у тебя вырастут, а в голове будет пусто. Гляди, у нашего Макара усики пробиваются!
— У самого у тебя пробиваются! — огрызнулся Макар и пошёл с охапкой веток домой.
Во двор он больше не вернулся.
Миша переколол сухой тонкий ствол на щепочки, Алёша помог собрать их в плетёнку.
— Мой папа тоже завтра на работу.
— Далеко ему ездить, — сказал Миша, — рано вставать придётся. Зато летом хорошо за городом: воздух, лес, речка. Кончу, Алёшка, учиться, буду проситься к ним на завод.
— Ты тоже будешь лётчиком?
— Почему — лётчиком? Механиком. Твой-то отец механик. Механик — это, брат, большое дело, умная голова, золотые руки.
Алёша подумал, что Миша ошибается:
— Папа, он летать умеет. Он на войне летал.
— Какой же механик не полетит? Хороший механик и летать должен.
Оказывается, папа всё может, и Алёша перестал спорить.
Вечером, когда Алёша ложился спать, он всё-таки посмотрел на себя в зеркало. Вдруг у него пробиваются усики?
— Ты чего это гримасничаешь? — спросила мама. — Ложись спать. У тебя всегда на ночь начинается баловство, — и погасила свет.
Если долго не ходишь в школу, на первых уроках бывает страшновато. Кажется, ничего, ничего не знаешь, будто совсем не учился, и волнуешься, вдруг тебя вызовут, спросят.
— Вы, наверное, всё перезабыли? — сказала Наталья Алексеевна, когда в классе утихло.
На партах перед учениками лежали чистые тетради, в которых ещё не было ни клякс, ни ошибок. Но уже на втором уроке в тетрадях появились и кляксы и ошибки. А после большой перемены все чувствовали себя так же привычно, как и до каникул. Мешало урокам только одно — ученики отвыкли сидеть на месте. Они вертелись и даже толкались. А Толик Калабушкин задремал. Алёша толкнул его, но Толик не проснулся.
— Не спи, — зашептал ему Алёша. — Не спи!
Но это не помогало.
— Бодров! — позвала Наталья Алексеевна. — Может, ты пойдёшь к доске?
— Сейчас, — ответил Алёша и свистнул. Свистнул громко, над самым ухом Калабушкина, и сам не понял, как это случилось. Толик открыл глаза.
Наталья Алексеевна не видела, что Калабушкин спал, и очень рассердилась:
— Ты где находишься? Садись, спрашивать тебя не буду.
Алёша обиделся и сел. К доске уже шёл другой ученик. Алёша не успел записать за ним пример, и ему стало ещё обиднее.
— Придётся с тобой позаниматься дополнительно, — сказала Наталья Алексеевна, заглянув в его тетрадь. — Ты разболтался основательно.
Вот какой получился нескладный первый школьный день у Алёши Бодрова.
— Много уроков? — спросила мама, когда Алёша пришёл вечером со двора.
— Сейчас буду делать.
Раньше Алёша всегда делал уроки за папиным столом. Но сегодня мама сняла скатерть с большого стола, который стоит посредине комнаты.
— Садись здесь, — сказала она и опустила пониже лампу.
На новом месте уроки почему-то не делались. Он сидел и вздыхал, пока не пришёл папа.
— Ну как, справляешься?
Алёша помотал головой.
— Разболтался парень, — сказал папа.
Алёша понял, что жаловаться на Наталью Алексеевну не придётся. И взялся решать примеры.
Оказывается, если хорошо подумаешь, то решать примеры не так уж трудно и всё получается правильно.
— Ну, вот и молодец, — сказал папа. — Первый день всегда трудновато. Я, брат, тоже сегодня не то работал, не то нет. Ну ничего, наладится.
И, конечно, всё наладилось. Дни пошли своим чередом, и с каждым днём уроки делать было всё легче и легче.
* * *
Только что закончила работу смена на заводе и каждый спешил домой. Бодров тоже спешил. В последние дни он поздно возвращался и почти не видел Алёшку. Уезжает рано — Алёшка ещё не проснулся, приезжает — Алёшка спит. Нельзя же с сыном встречаться раз в неделю. Куда это годится!
В вагоне электропоезда тесно и шумно. Бодров нащупывает в кармане свёрточек, в нём Алёшкины радости. Маленькие радости, пластиночки цветного плексигласа.
Каждый мальчишка знает, какое это удовольствие смотреть через стёклышко. А тут не бутылочные зелёные, а всякие-всякие: и красные, и жёлтые, и синие. Они не разобьются, если их даже бить молотком.
Алёша мечтает построить трубу и насыпать туда плексигласики. Только не маленькую трубу, а большую.
— И когда мы её будем поворачивать, — говорит Алёшка, — то получится телескоп.
