Самый лучший враг - [30]

Смущенный Корнелий вернулся к Мефодию и Дафне.

– Кажется, я сглупил! – сказал он и, высунув язык, в качестве наказания насыпал на него перца. – Эп!.. Оп, гадость какая! Я сейчас огнем дышать буду!

– А что ты ей сказал? – спросил Меф.

– Да ничего! Я был искренен! Но почему-то девушки совершенно не умеют ценить искренние комплименты! Ляпнешь что-нибудь банальное, типа «Ты настоящая королева!» – сияют, хотя правды тут копеек на десять. А скажешь: «Ты похожа на маленькую лопоухую собачку!» – злятся. Хотя, быть может, собак ты любишь больше жизни!..

Дафна засмеялась. Ей радостно было, что Корнелий постепенно возвращается к жизни.

– Да-да-да! – горячо продолжал хранитель грифона. – Не все девушки умеют оценить движение души таким, какое оно есть! Многих тянет на стандарты! Восемнадцатилетний д`Артаньян называет двадцатилетнюю горничную Кэти «милое дитя мое» – и читатель ему это охотно прощает. А когда я недавно попытался назвать так одну библиотекаршу, в меня, не оценив реминисценции, запустили трехтомником!

Дафна еще раз хихикнула, точно вдогонку. С минуту все сидели молча. Было слышно, как на стене бормочет телевизор и как в автосервисе что-то равномерно лязгает и гудит, будто там обитает механизированный пчелиный рой.

– Ты по-прежнему живешь в переходе? В память о?.. – спросил Мефодий.

Из всех он был, пожалуй, самый бестактный.

– Да, – просто ответил Корнелий. – Живу и вспоминаю. Хотя, чтобы вспоминать, нужно забыть, а я этого почти не делаю. Тут недавно получилось, что я не думал о ней несколько часов, так мне это показалось страшным предательством.

– Варвару уже не вернешь! – сказал Буслаев.

Корнелий быстро взглянул на него.

– Да, не вернешь, и ее эйдос у света, но мне все равно кажется, что его путь не завершен… – сказал он.

– Думаешь, свет даст ей новое тело? Как в прошлый раз?

Корнелий вздрогнул:

– Нет! Это невозможно. В прошлый раз она получила новое тело, потому что эйдос ее был на перепутье и потому что смерть была несправедлива. Теперь это было бы неправильно. При новом теле она могла бы погубить свой эйдос, потому что всегда ходила по грани… Но все равно я чувствую – и думаю, что не ошибаюсь, – что Варвара несчастна. Ну или не до конца счастлива, что ли… Не достигла всей полноты, какой-то точки накала, которая нужна для вечности!

– Почему? – спросила Дафна.

Корнелий шевельнул узкими плечами:

– Это так, интуиция… Но эта мысль тревожит меня.

– Но эйдос ее матери тоже у света! Мефодий… медальон Джафа…

– Да, я помню. Троил сказал, что сейчас оба этих эйдоса находятся вместе. Лежат в особом крошечном сосуде, который хранится у него в кабинете. Им неплохо, они не могут не ощущать близости друг друга, но все равно свечение у них какое-то не до конца веселое. Ну как заплаканный человек, который пытается улыбнуться, но улыбка у него вымученная.

– Из-за Арея? Потому что он в Тартаре? – спросил Меф.

Варсус, слушавший до этого момента не слишком внимательно, теперь вскинул голову и жадно уставился на Корнелия, ожидая его ответа.

– Никто не может проникнуть во внутренний мир эйдоса. Даже Троил. Но все же по свечению и мерцанию мы можем догадываться, что эйдосу не до конца уютно, что что-то его тревожит.

– И их тревожит судьба Арея?

– Скорее всего.

У Мефодия мысль настолько прочно была связана с действием, что он не любил думать о том, чего нельзя изменить.

– Арею не помочь, – сказал он. – Сто раз уже это обсуждали. Нет такой силы, которая вытащит его из Расщелины Духов. Но даже если бы чудо и произошло, то что? Возвращение в Эдем для стража мрака невозможно.

Корнелий быстро взглянул на Мефа, а потом, опустив глаза, уставился на последний оставшийся вареник. Он трогал его вилкой и двигал по тарелке.

– Выход есть, – произнес он тихо. – Мне говорил об этом Троил. Я записал его слова. Боялся забыть. Вот. Правда, не с самого начала записалось.

Хранитель грифона коснулся пуговицы на груди, и из пуговицы полился тихий голос Троила, накладывающийся на пение птиц Эдемского сада, где, видимо, и происходил разговор:

«…такое магия? И что такое наши маголодии? По сути, я имею в виду, а не по форме? Тут речь не о флейтах и не о волшебных кольцах! И даже не об энергии благодарности эйдосов».

Здесь Корнелий, что зафиксировала безжалостная пуговица, пытаясь дать ответ, издал тихий писк ущемленного всезнайки, но вовремя спохватился, что лекторская интонация Троила предполагает, что ответ известен только ему одному.

«Не знаю!» – сказал Корнелий, но не этот, здесь сидящий, а записанный на пуговицу.

«Вот! – мягко признал генеральный страж. – Магия и маголодии – это не всесилие. Они предполагают, что мы незримо запрашиваем у кого-то разрешение на совершение определенных действий. Ну допустим, потрясти вот эту сливу, чтобы плоды упали на землю!»

Тут Троил, вероятно, потянулся к сливе, потому что зашуршали листья.

«Если это в принципе допустимо, то сливы… вот, падают! Значит, нам разрешили! Но даже здесь, заметь, есть ограничения! Упали не все сливы, а лишь некоторые, самые спелые. Причем упали на землю, а не взмыли в небо, не прилипли к стволу! То есть падение слив осуществилось лишь в рамках того, что возможно! И по тем физическим законам, которые были заданы не нами!.. И маголодии, и вся магия работают только в установленных для них границах!»