Самозванец (сборник) - [49]

– Не было ли среди членов такого, которого звали Гектором?

– У них у всех были какие-то собачьи клички. Одного звали Катоном, другого Кассием, третьего Нероном. Моего мужа, например, звали Меркурием – нечего сказать, придумали название! Ведь меркурий – это какая-то мазь, которую употребляют против позорной болезни[30], а они вздумали так назвать человека.

– Кого же из них звали Гектором?

– Вожака всего дела.

– Вам известно его подлинное имя?

– Конечно, князь Турковский.

– Его нет больше в Вене?

– Господи, да ведь именно его-то и расстреляли.

– Давно ли это было?

– Да так года три тому назад. Нечего сказать, он сам был виноват в постигшей его судьбе. Когда он попался в руки суда, его отправили в крепость. Но оттуда ему удалось бежать, и Турковский скрылся настолько хорошо, что, казалось, его и след простыл. Ввиду того что во время бегства Турковский застрелил стражника, его заочно приговорили к смертной казни; но что за важность, раз человека не достанешь рукой? Однако надо вам сказать, у графа была в Вене любовная связь с графиней Пигницер. Не знаю, разное болтали про это дело: одни говорили, что Пигницер приревновала его к другой женщине, другие – что она хотела втереться в милость к императору; одно только точно известно: Пигницер заманила Турковского в ловушку, назначила ему свидание, а вместо себя послала патруль. Бедного графа схватили, арестовали и вскоре расстреляли.

– Каков он был собою?

– Ой, какой это был красавец, сударь! Молодой еще совсем – ему было тридцать с небольшим всего, стройный, высокий, с дивными черными усами.

– Так и есть, – пробормотал Лахнер, вспомнив незнакомца, заговорившего с ним в кордегардии и подарившего дорогой перстень, – это, очевидно, он и есть! Вот почему он с такой горечью говорил о женской неверности, вот почему предостерегал меня от любви еврейки… Ну, а где жил Турковский в Вене? – спросил он вдову.

– На Певческой, в доме графини Пигницер. Он снимал весь первый этаж, а она жила во втором. У нее дела не очень-то хорошо шли после смерти мужа.

– Кто теперь живет там вместо Турковского?

– Затрудняюсь вам сказать. Как-то недавно я проходила мимо дома и видела графиню в окне первого этажа. Теперь-то она разбогатела, так что, возможно, она занимает весь дом.

– Не было ли у тайного общества своего собственного жаргона?

– Да, был. Насколько я помню, его члены переставляли как-то слова, так что получалось совсем другое… Однажды мне поручили отнести письмо к барону Витхану. Конверт был плохо заклеен, я в то время была моложе, а потому много любопытнее. И вот я осторожно достала письмо и прочла его. Как я испугалась! В письме было сказано, что я должна взять у Витхана средство против чумы. «Боже мой, – подумала я, – значит, Турковский заболел чумой и я могу заразиться от его письма!» Но все же я кое-как, скрепя сердце донесла письмо. Из передней, где я стояла в ожидании ответа, был виден кабинет. И вот гляжу, Витхан берет какую-то книжечку в красном бархатном переплете и начинает там смотреть слова, потом достает какой-то чертеж и подает мне. Подумайте только, чертеж и чума, это даже и не похоже.

– Значит, барон Витхан был в числе заговорщиков?

– Ну конечно. А то как же он мог бы понять, что от него требуется.

– Какую цель преследовало тайное общество?

– Этого муж никогда не говорил мне. Думается, что он и сам-то не знал толком.

– Где они собирались?

– В большинстве случаев у Турковского, однажды у нас.

– О чем они говорили, когда собрались у вас?

– Не знаю, потому что меня выпроводили тогда из дома.

– Нет ли в Вене человека, который мог бы дать мне более подробные сведения? – спросил Лахнер.

– Нет. Если и остались не обнаруженные полицией сообщники, так они ни за что не выдадут свою принадлежность к обществу, чтобы не поплатиться за старые грехи.

– Вы упоминали о графине Пигницер. Может быть, она знает какие-либо подробности?

– Ну, нет. Если бы графиня знала что-нибудь подробнее, то она донесла бы обо всем полиции; а то ведь и на суде многое осталось невыясненным.

– И вы не можете указать мне ни одного человека, который был бы близко знаком с Турковским?

– Нет.

– Не знаете ли, не было ли чего-нибудь между баронессой Витхан и Турковским?

Вдова Фремда испуганно взглянула на Лахнера и торопливо ответила:

– Не знаю, ничего не знаю.

– В таком случае мне не о чем больше спрашивать вас.

Фремд облегченно вздохнула, поклонилась и направилась к двери.

– Пожалуйста, – сказал ей на прощанье лжебарон, – когда вспомните что-нибудь новенькое по этому делу или когда будете нуждаться в деньгах, идите смело и прямо ко мне.

Вдова удалилась с низкими поклонами и словами благодарности.

VIII. Новые визиты

Визит следовал за визитом. Не успела вдова Фремд выйти из передней «барона Кауница», как в дверь вошел еврей Фрейбергер и с большим удивлением посмотрел на выходящую.

– Зигмунд, – сказал он своему родственнику, – если в то время как я буду занят с господином бароном делами, кто-нибудь придет, так помни, что барона ни для кого нет дома.

Фрейбергер прошел в спальню Лахнера и первым делом запер дверь на двойной оборот ключа.

– Что было нужно этой женщине? – вместо всякого предисловия спросил он.