Самопризнание - [40]

— Не знаю, что вы думаете о людях, товарищ инспектор, — хмуро ответил Генов. — Очевидно, вы считаете меня осколком старого мир. а, как вы любите порой выражаться. Возможно, это и так, не стану с нами спорить. Но у меня есть свои представления о морали и совести. Представьте себе мое положение. Я лишил этого человека личной жизни. Прямо или косвенно стал причиной всех его бед. И вдруг я встаю, разоблачаю его на суде и сажу в тюрьму. Может ли быть более отвратительный и скандальный поступок?

— Ни к чему было выступать на суде. Вы могли просто прийте ко мне… Или к следователю.

— Не мог! — твердо произнес Генов, отрицательно мотнув головой.

— Почему же нет? Это элементарный долг каждого гражданина. Независимо от личных чувств и предрассудков. В конце концов выходит, что он убил самого дорогого и самого близкого вам человека!

— Нет, товарищ Димов! Я — не суд и не милиция, не могу брать на себя их обязанностей. А кроме того я совсем не убежден, что он убийца. Как был убежден вначале… Но вы сами видели его на суде. Его вид, его поведение просто потрясли меня… А что, если Радев невинен? Если он и в самом деле глубоко и искренне любил свою жену? Кто тогда настоящий моральный преступник?

У Генова задрожал голос, и он замолчал. Пока он говорил, Димов пристально смотрел на него, и ни один мускул не дрогнул на лице инспектора. Все трое погрузились в свои мысли. Они даже не отдавали себе отчета в том, как долго длилось молчание.

— Хорошо! — наконец нарушил молчание Димов. — На сегодня хватит. Очень жаль, товарищ Генов, но вынужден задержать вас на известное время.

Во взгляде юриста мелькнул испуг.

— Почему, товарищ инспектор? У вас на это есть основания?

— В интересах следствия! — холодно бросил Димов. — Но вы не арестованы, вы просто временно задержаны. К вечеру я вас освобожу. Или, самое позднее, завтра в первой половине дня.

Вскоре дежурный старшина увел Генова, который уже не пытался протестовать. Инспектор и его помощник остались одни. Первым заговорил крайне огорченный Ралчев.

— Что же получается?

— Получается, что мы хуже слепых котят! Как тебе не пришло в голову проверить, что же на самом деле произошло 27 мая?

Ралчев вздохнул.

— И как ему это проишло в голову, просто удивительно, — хмуро произнес он. — Если только он с самого начала не знал, что Радева не было в тот день на работе.

— И такое возможно! — согласился Димов. — Знаешь, зачем я его задержал? Надо тщательно проверить все сообщенные им факты. Только после этого я его выпущу.

— Выходит, у Радева нет алиби?

— Выходит, что нет.

— Тогда что мы церемонимся? Если принять во внимание все остальное…

— Сначала надо проверить факты. Может быть, теперь Генов нас в чем-то и подвел. Кто слишком спешит, сам видишь, к чему приходит.

Неожиданно инспектор закусил губу и возбужденно встал с места. Несколько раз пересек комнату, потом снова сел.

— Мне кое-что пришло в голову! — произнес он, стараясь сохранить спокойствие. — Как бы то ни было, но мы на пороге истины. Можешь не сомневаться, пока мы не сделали ни одного хода впустую.

Он усмехнулся и добавил:

— Попроси-ка у прокурора санкцию на арест Стефана Радева. Аргументов для этого у нас больше, чем достаточно.

6

Ровно в пять часов возле дома Радева остановилась милицейская машина. Из нее спокойно и не спеша вышли Димов и Ралчев. Дежуривший возле дома сотрудник чуть заметно кивнул им — Радев дома.

Они поднялись на третий этаж и позвонили. Как и ожидали, им открыл Радев. В его взгляде на миг вспыхнуло и снова угасло что-то гораздо большее, чем неприязнь, что-то близкое к ненависти.

— Что вам нужно? — сухо поинтересовался он.

— Давайте войдем в квартиру, Радев! — в тон ему ответил инспектор.

— Вам не кажется ли, что это уже слишком?

— Только вы виноваты в этом!

— Хорошо, входите!

Мужчины вошли в холл и сели втроем возле старого лакированного столика.

— Я вас слушаю.

— У вас больше нет алиби, Радев! — строго начал Димов. — Оказалось, что доклад у Боровой вы писали не 27 мая, а на день раньше.

Димову показалось, что шея Радева вдруг ушла в его плечи. Но выражение лица Радева не изменилось. Он молчал.

— И вы прекрасно знали это.

— Да, знал! — глухо ответил Радев.

— Знали и промолчали в суде! Так?

Радев поднял голову. В его взгляде была какая-то особая твердость.

— Товарищ Димов, ведь я лучше всех знаю, что я не виноват. И в конечном счете все, что на пользу мне, на пользу правде.

— Не хитрите и отвечайте только на вопросы. Точно в четыре часа 27 мая ваша начальница и в самом деле позвала вас в свой кабинет. Что было потом?

— В том-то и дело, что товарищ Борова крайне рассеянная. Обычно через пять минут она забывает, что сказала или кого вызвала. Когда я поднялся в ее кабинет, ее там не оказалось. Наверное, она пошла в министерство. Я остался в кабинете, решив дождаться ее.

— Сколько времени вы ее ждали?

— Около двадцати минут, но она не вернулась. Тогда я решил пойти домой, не стоило возвращаться ради получаса. И я ушел.

— И что вы увидели дома?

Радева передернуло.

— Вы знаете, что я увидел… Мертвую жену. А вскоре пришел этот товарищ.

— И где вы ее нашли?

— Я уже говорил в суде… На кровати, прикрытую одеялом.