Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [56]
Публикация этой работы привела к очередному мощному витку информационной войны между Россией и Францией. У Кюстина не только во Франции, но и в других странах, появилась целая плеяда последователей-подражателей. Более того, как справедливо отмечал М. Кадо, после А. Кюстина никто не мог писать о России так, как писали до публикации этой книги[403].
В России книга была немедленно запрещена, благодаря чему стала одной из самых читаемых в свете в сезон 1843–1844 гг. На книгу был наложен «обет молчания», только Алексей Степанович Хомяков публично протестовал против книги. Вот как описывал реакцию при российском дворе поверенный в делах Франции в России барон д’Андре, сообщавший Франсуа Гизо 30 июня 1843 г. из Петербурга: «Двор рассеян; дипломатический корпус плохо информирован. Две темы в эти дни были самыми обсуждаемыми: первая, это успехи армии герцога Омальского, он был замечателен; вторая – книга Кюстина о России. Эта работа весьма занимает публику. Книга очень разгневала двор. Император всю неделю говорит только о ней. Главы из нее он читал вечерами в семье, выбирая преимущественно те места, где говорилось о нем лично. Сначала он хотел позволить свободно циркулировать этой книге… Но ему посоветовали обратное. И цензура наложила запрет на все экземпляры, поступившие в магазины, однако изъяли не все книги. В результате ее читали с большим любопытством и соглашались, что она содержала много правдивых и тонких наблюдений. И, однако, досадно, что эти истины были сказаны в тот момент и человеком, которому был оказан такой прием императором. В будущем будут более осмотрительными к путешественникам, заподозренным в стремлении писать»[404].
Доротея Дино, многолетняя спутница жизни князя Ш.-М. Талейрана, записала в своем дневнике из Берлина 16 июня: «Я видела вечером мадам Шрептович, урожденную Нессельроде, приехавшую из Петербурга и направлявшуюся в Неаполь, куда ее муж был назначен поверенным в делах. Она говорит, что Кюстина читают с гневом в Санкт-Петербурге, и гнев – это еще мягко сказано, поскольку книга вызывает у русских страстную ненависть. Они считают эту работу лживой. Император ее читает внимательно, говорит о ней с презрением и возмущается до глубины души…»[405]
Многие русские, и среди них представители высшего света, признавали, что книга содержала «много правды», но осуждали неделикатную, несвоевременную и оскорбительную публикацию. Георгий Канкрин, министр финансов при Николае I, умерший в 1845 г., писал 5 июня 1843 г.: «Я никогда еще не видел подобного нагромождения ложных сведений, подобной мешанины правды, полуправды и лжи… Часто бывает, что путешественники сравнивают ошибки у других с состоянием своей страны, и это простительно; но трудно понять, откуда у маркиза такая дикая ненависть к России… Но, по правде говоря, кто бы читал, кто бы издавал книгу о России, если бы в ней хотели сказать правду? Конечно, есть много правдивого в этой работе, но эта правда настолько сильно смешана с ложью, даже с абсурдом, что не имеет никакой ценности, а в философии автора не остается здравого смысла»[406].
Ф.И. Тютчев, не только блестящий поэт, но и опытный дипломат, предлагал защищать русские интересы пером просвещенных европейских публицистов[407]. Однако эти проекты не были реализованы, поскольку возобладала точка зрения императора и графа Нессельроде: взирать на все публикации о России с равнодушием, полагаться в основном на собственные силы и перья и, более того, стараться избегать прямой полемики[408].
Тем не менее российское правительство было обеспокоено поисками достойного ответа на нашумевшую книгу-памфлет. В нравственно-политическом отчете III отделения за 1843 г. отмечалось: «…два опровержения на сочинение Кюстина уже вышли в свет[409], одно еще выйдет. Но самым беспристрастным изобличителем наглой клеветы Кюстина будет его соотечественник Оже (Auger), природный француз, который с 1814 до 1817 г. находился на русской службе. Движимый благодарностью к гостеприимной России, он печатает свое путешествие и в нем на каждом шагу опровергает Кюстина»[410].
Ипполит Оже был автором многих романов и драм о России. В 1814 г. в Париже его заметил капитан Измайловского полка Корсаков, который, подобно большинству молодых русских офицеров, ощущал себя в столице Франции не завоевателем, а путешественником. Оже принял предложение вступить юнкером в Измайловский полк. Прибыв в Петербург, он познакомился с Филиппом Филипповичем Вигелем, в будущем автором знаменитых «Записок». Зиму 1814–1815 гг. Оже провел в веселье, играя комедии у родственников Вигеля, Тухачевских, приобщаясь к русской литературе через Д.Н. Блудова, будущего министра Николая. Его друзьями в полку были Павел Демидов и Николай Строганов; он дружил с Михаилом Сергеевичем Луниным. В сентябре 1816 г. он покидает Россию и возвращается во Францию, где занимается переводами, однако денег не хватало, и в итоге Оже, как и многие другие, обращает свой взор на Россию[411].
Все связи с русскими к 1840-м годам Оже растерял. Через Свечину он получил аудиенцию у Баранта, однако встреча оказалась не очень теплой. Барант спросил его: «Что вы собираетесь делать в России? На французов там сейчас косо смотрят… Русские сегодня совсем не те, что были прежде». Оже требовалось минимум 4000 франков, чтобы совершить путешествие и жить в России в течение нескольких месяцев. И тогда, как бог из машины, летом 1843 г. появился старый друг Вигель, ставший надворным советником и бывший в фаворе. Он сообщил Оже, что Кюстин «сильно навредил его соотечественникам». Вигель предложил Н.И. Гречу, находившемуся тогда в Париже, опровергнуть «Россию в 1839 году» пером Оже. Греч направил Оже к Я.Н. Толстому и написал Дубельту, правой руке Бенкендорфа, что нашел человека, который напишет опровержение работы Кюстина. Греч планировал совместно с Оже написать водевиль «Путешествие в Россию» («Voyage en Russie»), в котором высмеивался бы маркиз де Кюстин. Предполагалось поставить пьесу на сцене парижского театра De la Porte St. Martin. Греч просил денег на постановку у III отделения; Николай I распорядился удовлетворить просьбу литераторов
