Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [58]
Петр Андреевич тонко подметил основные причины успеха книги Кюстина. Во-первых, она состояла из набора устоявшихся штампов и стереотипов, воссоздавая широко распространенный на Западе образ России. То есть французы видели в России то, что хотели увидеть, как это было, например, во время Отечественной войны 1812 г., когда обработанные пропагандой офицеры видели под Смоленском белых медведей, о чем писали в своих мемуарах. Поэтому книга Кюстина применяется на Западе и к России сталинской, и к России брежневской, и к России современной. Во-вторых, что не менее важно, книга провоцировала скандал, и уже одно это предрекало ей успех. Как писал Вяземский, «если людям нравятся сказки, то еще больше им нравится шумиха и скандал. Это прекрасная пища для бездельников, людей простодушных и доверчивых. Стоит ли удивляться тому, что эта работа, написанная, очевидно, исключительно с целью угодить современным политическим настроениям, имела резонанс?»[426]
Что же нового узнал Кюстин? – задается вопросом Вяземский. Узнал он ровным счетом три вещи: что Россия управляется абсолютным монархом; что в России есть крепостное право; и что в России есть царедворцы. Для того чтобы узнать эти прописные истины, отмечает Вяземский, Кюстину вовсе не нужно было отправляться в такое далекое путешествие. По словам Петра Андреевича, Кюстин мог вернуться домой, едва ступив на русскую землю: свои выводы он уже сделал, и заключаются они в одной фразе: «Можно сказать, что все русские, от мала до велика, пьяны от рабства»[427].
Однако Вяземский отказался от публикации своей работы. Главный аргумент: французы все равно ему не поверят. Он писал, что французы верят только собственной прессе и «разделяют веру своего прихода и убеждения своей газеты». Вяземский приводит такой пример. Во время эпидемии холеры он с семьей и гувернером-французом, воспитателем его сына, жил в деревне. Все они живо интересовались новостями, а ипохондрик-француз волновался больше всех. Наконец в сводках сообщили новость, что болезнь отступила. Семейство Вяземского облегченно вздохнуло, в отличие от француза: оказалось, из «Journal des Débats» он узнал, что от холеры каждый день умирали сотни людей. Напрасно Вяземский пытался его успокоить, объясняя, что эта информация устарела минимум на полтора месяца. Несчастный француз только и твердил, что французские газеты говорят правду, а официальным докладам из Москвы верить нельзя[428].
Некоторые французы тоже возражали против отождествления русских с «казаками» и «варварами», например, легитимист граф Поль де Жюльвекур. Он бывал в России, причем приезжал не за несколькими быстрыми репортажами, как другие путешественники. Более того, уехав из Франции с ее «незаконнорожденной» монархией, он хотел дышать воздухом, более подходящим для его убеждений, и желал остаться в России надолго. Здесь он женился на Лидии Николаевне Кожиной, побочной дочери Николая Сергеевича Всеволожского[429], которой приписывали «серьезное образование и знания, редкие у женщин».
В 1834 г. вместе с Жюлем Сен-Феликсом[430] Жюльвекур опубликовал книгу «Вокруг света» (Autour du monde), посвященную России. Он был поражен Петербургом, его гранитными набережными, памятниками; повсюду он видел руку Петра Великого. Русский абсолютизм его, как и многих других французов, отнюдь не возмущал. Он не испытывал никакой антипатии к Николаю I и даже пытался реабилитировать его в глазах французов. Все в Петербурге его восхищало: император, свет, особенно дамы. Он даже полагал, что элегантностью манер и возвышенностью ума они превосходили европейских женщин.
В 1837 г. появилась вторая книга Жюльвекура – «Балалайка, русские народные песни и поэзия, переведенные в стихах и прозе»[431]. Это изложение его мыслей и впечатлений от литературной России. Значительную часть книги составляют переводы, сделанные в том числе Пушкиным, Венедиктовым, Баратынским. В предисловии автор подробно излагает свои взгляды, утверждая, что вплоть до настоящего времени Россия в целом была французам не известна: жители старой Европы, сидя за одним европейским столом с Россией, отворачивались от нее как от соседа-варвара[432]. Как справедливо отмечал французский исследователь Шарль Корбе, это общая черта всех французских работ: все авторы пишут так, будто бы до них никто Россию не изучал.
По Жюльвекуру, это не Россия является варварской, напротив, современная Европа погрязла в революциях и возвращается к варварству. Россия же является оплотом порядка против «революционной пропаганды». Сегодня, как пишет Жюльвекур, европейцы запрашивают «паспорта в Петербург и Москву. Рим и его былое величие их больше не интересует. Будущее находится на берегах Невы»[433].
Россия, следовательно, идет не в хвосте, а в авангарде цивилизованных наций. В плане просвещения и цивилизации она ничем не уступает Европе, разве что, возрастом: Россия, по словам Жюльвекура, страна молодая, но в этом заключается ее достоинство: «она полна сил и надежд, ею движет любовь, в том числе к семье и отечеству, тогда как страны старушки-Европы, с их иссохшей душой, руководствуются только эгоизмом и чувством наживы»
