Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [35]
Следующий этап его стремительной карьеры – Шатильонский конгресс, проходивший с 5 февраля по 19 марта 1814 г., на котором державы-союзницы пытались в последний раз заключить мир с Наполеоном I. Представляя на заседаниях союзников интересы России, Поццо ди Борго в то же время отстаивал и интересы Франции; он был убежден, что для стабильности Европы нужна сильная Франция. Уже на конгрессе дипломат позволил себе известную самостоятельность, и, несмотря на колебания Александра I, решительно выступил за реставрацию Бурбонов. Однако его мнение тогда не было поддержано: Наполеон был еще слишком силен, чтобы окончательно закрыть все пути для примирения с ним.
После конгресса Поццо ди Борго от имени всех союзных держав был послан в Англию к Людовику XVIII с предложением короны. Когда новые успехи коалиции привели короля в Париж, вместе с ним прибыл и его «советник-надзиратель», облеченный полномочиями генерального комиссара при французском правительстве. 2 апреля 1814 г. он был пожалован в генерал-адъютанты и аккредитован при французском дворе в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра Александра I. Мадам де Буань приводит на страницах своих воспоминаний следующий забавный эпизод, произошедший в ее парижском салоне в эти дни: двери ее столовой распахнулись, и на пороге появился человек в форме русского генерала, который начал вальсировать вокруг стола, напевая: «О, мои друзья, мои дорогие друзья». «Нашей первой мыслью было, – вспоминала Буань, – что это был сумасшедший, но потом мой брат воскликнул: “Это же Поццо!” Это был действительно он. Но сообщение было таким сложным при императорском режиме, что, несмотря на близость, существовавшую между нами, мы даже не знали, что он был на русской службе. Он сопровождал нас в Оперу, и с этого времени не проходило и дня, чтобы он ко мне не заходил»[206].
Воззвание к парижанам, обнародованное от имени союзников после занятия Парижа, было составлено Поццо ди Борго; император Александр I лишь внес в него поправки. Вместе с царем и Нессельроде они обсуждали с Талейраном условия мира с Францией.
Внешне его положение было блестящим: наполеоновская империя пала, ее создатель отправлен в ссылку. Сам Талейран ходатайствовал за «истинного француза, хотя и уроженца Корсики»; ему был даже предложен пост министра внутренних дел. Но к удивлению многих Поццо ди Борго при первой же возможности покидает Францию и присоединяется к Александру I, участвовавшему в работе Венского конгресса. Причина была очевидна: осторожный и проницательный корсиканец слишком хорошо знал своего врага и не верил в скорую политическую смерть Наполеона. Проявив похвальное рвение, Поццо ди Борго тем не менее успел за время короткого пребывания в Вене изрядно испортить свои отношения с Александром, резко протестуя против «излишнего либерализма» царя, портя ему настроение постоянными напоминаниями о Наполеоне и требованиями «убрать деспота на достаточное расстояние» от Европы. Кроме того, он оспаривал проект Александра I относительно военно-политической организации Царства Польского, выступив против предоставления Польше широкой автономии. Россия, по его мнению, должна была проводить в Польше жесткую централизованную политику, а вовсе не предоставлять ей самоуправление: «Россия по отношению к Польше всегда вела себя как сильная и победоносная держава, действующая в стране, где сильной власти нет»[207]. Тогда даже говорили о неминуемой отставке советника, выражавшего свои взгляды с непривычной при дворе свободой[208].
Ход событий подтвердил самые худшие опасения государей – Наполеон оказался на свободе. Препроводив Людовика XVIII в безопасный Гент, Поццо ди Борго добился полномочий представителя русского императора при англо-прусском экспедиционном корпусе и отправился к месту, где решалась судьба его противника и всей Европы. Он участвовал в битве при Ватерлоо, за отличие в которой был удостоен ордена Св. Георгия 4-го класса. Через несколько дней, несмотря на легкое ранение, он устремился в Париж, чтобы ускорить вторую Реставрацию.
Утвердившись в 1815 г. во главе российского посольства в Париже, Поццо ди Борго оказался в уникальном положении: наряду с выполнением своих формальных обязанностей, он остался личным посредником между Людовиком XVIII и Александром I, не без основания претендуя на роль главного представителя союзной коалиции во Франции и, наконец, будучи «почти подданным» французского короля, нередко вмешивался в вопросы внутреннего управления.
Этому важному положению во французском обществе никак не соответствовали бытовые условия, в которых жил российский посол в первое время. Он писал 8 (20) сентября 1815 г. министру иностранных дел К.В. Нессельроде: «Предназначенное для меня помещение не просто неудобно; оно до такой степени неподходяще, что даже внешний вид его совсем не соответствует названию представительства. Послы России в Париже получали жалование в 30 тыс. дукатов, мне же положили 5 тыс., причем разместили в особняке, расходы на освещение и отопление которого поглощают треть этой суммы». Поццо подчеркивал, что заботится не о себе лично, а о престиже страны, интересы которой он представлял. «Если бы я не был убежден, что такое убогое существование вредит большому делу и что подобного рода исключения унижают человека, в отношении которого они делаются, я бы не обращал на это ни малейшего внимания, но именно с такой точки зрения, то есть с точки зрения интересов службы государя, я хочу, чтобы это дело рассмотрели…», – писал он
