Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [16]
Успешной инкорпорации правовых норм в практику жизни способствовали личные качества Николая Павловича: природное здравомыслие, целеустремленность и настойчивость в достижении поставленных задач. Кроме того, ему, несомненно, повезло: у него был достойный исполнитель – М.М. Сперанский. Николай не только завершил дело своих царственных предшественников, он стал «первооткрывателем» многих направлений в российском законодательстве. При нем были приняты первые законы о труде, об охране окружающей среды, издан первый специальный общий закон об акционерных обществах. Был «обновлен» Вексельный устав. Городовое положение Санкт-Петербурга 1846 г. легло в основу городской реформы 1862 г. Император стал инициатором составления первого в России кодекса уголовных законов – Уложения о наказаниях. И если Александра II после 1861 г. стали называть «царем-освободителем», то его отца вполне можно назвать «царем-законодателем».
Не все задуманное императором осуществилось. Например, так и не были приняты устав гражданского судопроизводства и уложение (т. е. кодекс) гражданских законов, а также «узаконения», радикально менявшие отношения между помещиками и крестьянами[84].
Был принят еще один важный документ – Цензурный устав, состоявший из двухсот тридцати параграфов, носивших в основном запретительный характер. В 1828 г. устав был заменен новым документом. Подчеркнутое недоверие к печати и просвещению шло непосредственно от императора.
С первых лет своего царствования Николай крайне внимательно относился к системе народного образования. В 1826 г. был принят новый устав для низших и средних учебных заведений; в 1828 г. последовал новый устав гимназий и уездных училищ, ликвидировавший преемственность между ними: училища и гимназии становились равноправными средними учебными заведениями с законченным курсом обучения, что затрудняло доступ в университеты выходцам из недворянских сословий. В начале 1830-х гг. вышел запрет принимать в гимназию крепостных крестьян. Без внимания не остались и дворянские отпрыски. В 1831 г. последовало распоряжение обучать детей от десяти до восемнадцати лет только в России, в противном случае они лишались права вступать в государственную службу. Исключения из правил допускались, но разрешения на них давал сам император.
В высшей школе начиналось все весьма оптимистично, ибо едва вступив на престол, Николай избавил Петербургский и Казанские университеты от двух мракобесов – Д.П. Рунича и М.Л. Магницкого, причем первый из них попался еще и на финансовых нарушениях. Однако уже осенью 1826 г. ревизия Московского университета привела к тому, что читавший курс философии профессор И.И. Давыдов был отставлен от предмета. С одной стороны, при Николае были открыты Сельскохозяйственный, Горный и Технологический университеты. С другой – в 1835 г. в университетах был введен «порядок военной службы», а их автономию резко ограничили. В 1849 г. Был установлен «комплект студентов» – не более трехсот в каждом университете; личным приказом монарха запрещалось упоминать о студентах в периодической печати. В результате в 1853 г. в России на 50 млн населения приходилось всего 2900 студентов, то есть почти столько, сколько обучалось в одном Лейпцигском университете. Помимо опасения перед проникновением в Россию идей просвещения, государя крайне раздражало, что дворянская молодежь, прикрываясь необходимостью получить высшее образование, уклонялась от военной службы, выбирая себе поприще, не вполне, с точки зрения Николая, достойное дворянина.
Крайне беспокоило государя и «тлетворное влияние» Запада: молодые люди, получившие образование за границей или воспитанные наставниками-иностранцами, являлись, по его мнению, потенциальными или реальными оппозиционерами. В отчете III отделения за 1830 г. отмечалось: «Среди молодых людей, воспитанных за границей или иностранцами в России, а также воспитанников лицея и пансиона при Московском университете, и среди некоторых безбородых лихоимцев, и других праздных субъектов мы встречаем многих пропитанных либеральными идеями, мечтающими о революциях и верящих в возможность конституционного правления в России»[85].
В отчете III отделения говорилось: «Таковое сближение наше с европейскими народами было, конечно, до некоторой степени полезно и даже необходимо для приобретения того истинного просвещения, коим гораздо прежде нас пользовались Германия, Англия и Франция; однако ж, вместе с сим просвещением начались в последнее времена водворяться между нами и то безнравие и то вольнодумство, которые были главнейшими причинами происшедшей в конце XVIII столетия во Франции революции»[86]. «Революция сия наводнила Россию французскими наставниками; многие из них были люди весьма достойные, но далеко не все. Юношество нашего высшего сословия приобретало образование чуждое национальности; оно всему научалось, приобретало все познания, кроме познания Отечества своего. Множество наших молодых людей все образование свое получали в чужих краях. Таким образом в высшем разряде нашего дворянства поселилось пристрастие к иностранцам и ко всему иностранному»
