Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [100]

Особенностью, так сказать, новейшей прозы о современной деревне и, в частности, книг, о которых мы сегодня ведем речь, является то, что эти характеры, выражающие высокие, лучшие начала прежней крестьянской Руси, исследуются не в привычном для них русле прежнего, дедовского уклада жизни, но в ситуациях качественно новых, необычных, неожиданных для них.

Вот какова деревня в рассказах и очерках Е. Лазарева:

«Когда въезжаешь на широкую улицу Старого Максимкина, первое, что бросается в глаза, — это, я бы сказал, веселое выражение села. Дело не только в том, что дома здесь почти все новы и добротны, они искусно изукрашены по фасадам резьбой, ярко и празднично расписаны».

Это деревня с качественно новыми проблемами, которые не вставали ранее перед старшим поколением. Кстати сказать, типический социальный характер, представляющий в жизни то старшее поколение, которое проходит перед нашими глазами в книгах Е. Лазарева, Л. Воробьева, В. Ситникова, — вовсе не «деревенский мечтатель, лукавый мужичонка, балагур, чудак, мудрец, древний деревенский дед, хранитель столетних традиций», как это представляется некоторым критикам. Вернее, он, конечно, может быть и мечтателем, как Фаддей Авдеич в повести «Русская печь» В. Ситникова, и мудрецом, как Андрей Егорович в очерке «Крестьянское гнездо» Е. Лазарева, и лукавым мужичонкой, чудаком и балагуром, как Щепов у Л. Воробьева. Но вот хранителей древних столетних традиций из этих характеров никак не получается. Куда чаще они воители за традиции новые! И удивительного в этом нет, — ведь всем тем, кому сегодня за семьдесят, в начале тридцатых годов было за двадцать. Это то самое поколение, которое создавало колхозы, боролось за коллективизацию, строило новую жизнь и получало нравственную закалку именно в то воистину революционное время.

В очерковой книжке «Большое новоселье» Владимир Ситников рассказывает о беседе с оставшимися в живых старушками из его родной деревни: «Разговор идет о жизни у нас в деревне до войны. В сенокос от мужиков и баб на лугу пестро было. В деревню всегда с песней. Артельная работа, хороший трудодень, полная новизны жизнь довоенных колхозов представляются Ене, Вере и Настасье ярким и счастливым временем...» Хотя, встревает от себя в разговор автор, если настроиться на другой лад и повспоминать, как работалось тогда, сами же женщины начнут удивляться: «Жили-то как! Ни радио, ни электричества. Воду в деревянных ведрах носили. Все вручную... А с умилением вспоминаются моим собеседницам довоенные колхозные годы оттого, что тогда действительно веселее, интереснее в сравнении с единоличной стала жизнь. Кроме того, на эти годы пала молодость нынешних моих собеседниц-старушек».

В очерке Е. Лазарева «Крестьянское гнездо» мы встречаемся еще с одним собеседником такого рода — Андреем Егоровичем Плетневым. Это один из тех деревенских стариков, которые при солидной размеренности поведения склонны к философствованию и которые были когда-то, замечает писатель, ходатаями по мирским делам, главными авторитетами на сходках и вообще представляли основную мыслительную силу деревни. «Ум у него цепок и обладает характерной крестьянской здравостью, которая ни с какими науками не приходит, а дается человеку от природы, как и талант».

А беседа автора очерка с Андреем Егоровичем касается самого что ни на есть нерва, боли его жизни: один он остался в деревне Заречной, которая исчезает с лица земли. И автору, а еще более его собеседнику жаль этого древнего пепелища, где лес, прекрасные заливные луга, речка прямо под окошками. А главное, объясняет старик своему собеседнику, здесь «каждый аршин земли потом окроплен да кровью полит. Вся история перед моими глазами прошла. Сколько товарищей моих тут жизни положили, здоровье потеряли, пока до сего дня дошли...» И живет он в такой позаброшенной людьми деревне, этот деревенский мечтатель, чудак, мудрец, обуянный одним зароком, одной мечтой: «Хочу я, видишь, всю нашу линию описать: как в Заречном революция сделалась, как колхоз сколачивался — всю бытность в общем». Записи из «Истории» Андрея Егоровича, сделанные корявым языком, но таящие в себе большую социальную правду, и составляют главную основу очерка «Крестьянское гнездо».

Еще три года назад оба сына старика поднялись и съехали на центральную колхозную усадьбу в Сазоновку. Он остался один.

«— Я не держал, — говорит Плетнев. — Зачем держать! Одни останутся — другие все равно уедут. Жизни я этим не поверну. Сейчас, парень, по всей державе переселение идет. Малые селения к большим прибиваются. У нас тут, в Заречном, тридцать дворов было, когда-то отдельный колхоз считался — по теперешним временам сказать смешно, а все же колхоз. А как укрупнили, стали потихоньку жители в Сазоновку перетекать. Там и электричество, и водопровод, и всякое другое. Без этого нынешний человек жить не может...»

Такой же здравостью крестьянского ума наделен и герой рассказа Леонида Воробьева Анатолий Федосеевич Щепов. Это тип современного русского, советского крестьянина, который через всю нелегкую, сложную жизнь свою пронес, сохранил неунывающий, веселый, озорной характер деревенского ёрника и мудреца. Характер этот в чем-то близок Кузькину из повести Б. Можаева «Живой», только Щепов куда удачливее его. С лукавым юмором описывает Леонид Воробьев этого колоритнейшего человека, освещает его со стороны, через восприятие «кариспандента».