Сальто назад - [18]
— Прав всё-таки товарищ Ходжа, суров, но справедлив, — сетует Бакали, крутя телефонный диск. — Совершенно правильно разогнал всех муфтиев и попов, запретив это мракобесие. Зря товарищ Тито с мусульманами заигрывать начал. А если толпа ночью ринется крайком штурмо… — он не успел закончить фразу, когда на другом конце провода послышался голос абонента.
— Товарищ Мустафа, здравствуйте, Махмут Бакали говорит.
…
— Можете подойти в Крайком? Как у вас в Союзе Молодёжи? Все разбежались?
…
— Плохо! Постарайтесь на площадь не выходить. Толпа настроена очень агрессивно.
…
— Нет! Ни в коем случае! Вы понимаете, что вас могут убить? Это ещё сильнее заведёт толпу. У них тогда обратной дороги не будет. — Бакали бросает трубку.
— Этот идиот возомнил себя Цицероном и Наполеоном в одном лице. Он хочет выступить перед студентами и убедить их разойтись по домам.
Прошло около получаса, и в кабинет ворвался высокий молодой мужчина с копной кудрявых чёрных как смоль волос, в которых блестели капли растаявшего снега.
— Пёршёндети, товарищи, — приветствовал по-албански молодёжный лидер старших товарищей по партии. — Всё конечно очень плохо, но могло быть и хуже. По крайней мере, студенты меня выслушали.
— И что хотят эти хулиганы?
— Много чего, начиная от ремонта общежитий, улучшения работы столовой университета и заканчивая требованием независимости Косово. — Мустафа стряхнул с куртки мокрый снег прямо на красивый ковёр на полу. — Пока они не готовы к активным действиям. Но тенденция прослеживается. Хорошо, что сегодня канун Рождества, большинство точно по домам разойдётся, а остальным духу не хватит… Завтра праздник, потом каникулы, многие студенты разъедутся по домам. У нас будет время подумать и посоветоваться с сербскими товарищами.
— Молодец! Умный и смелый, такие кадры нужны партии! Мы сейчас до конца рабочего дня досидим, и пойдём Рождество Христово[19] отмечать. — Улыбается Шукрия. — Выйдем незаметно через задний ход. Пускай штурмуют, пускай хоть сожгут, если совсем идиоты. Завтра придём с полицией, составим акт о хулиганстве, откроем дело по федеральному закону. Опросим свидетелей, составим протокол, привлечём кого надо к ответственности.
Кстати, а что у нас делает СДБ[20]? Мустафа, ты связывался с Зораном[21]?
— Он вчера утром уехал. Собрался, сел в свой «мерседес» и укатил в Белград.
Толпа и в самом деле гомонила до полуночи, постепенно политические речи сменились праздничными Рождественскими. В воздухе зазвучали выстрелы из пистолетов и бутылок итальянского «спуманте», которое тоже по традиции открывали в Косово на новый год. Начался новогодний карнавал с зажигательным валле погониште[22]. Никто из веселящихся не обратил внимания, что в здании Крайкома погасли все окна.
— Тату! Тату! Ну, та — та… — Оглашая двор обиженным рёвом, пятилетний Душан влетел в родной двор, и, заливаясь слезами, бросился к отцу. — Тату, а чего… эти… чего они… — от обиды малыш никак не мог связно говорить.
— Спокойно, сынко, не тарахти, успокойся и расскажи, кто тебя обидел. — Горан Николич, крепкий мужик лет тридцати, ласково прижал к себе сына.
— Тату, а чего… эти Юсуфка с Байрамкой меня побили-и-и-и… — размазывая кулаком слёзы по лицу, Душан судорожно хватал ртом воздух. — Я ничего… им, ничего не сделал. — От обиды и несправедливости он снова зарыдал.
Горан работал механиком горного комбината «Трепча», на Рождество приехал с семьёй к родне в Приштину из Митровицы. Он никак не ожидал, что в столице края творятся такие страшные дела. Два дня назад буянила пьяная албанская молодёжь, вчера толпа собралась штурмовать крайком СКЮ, но по причине праздника энергию косоваров ушла в мирное русло. «Надо домой возвращаться, а то до беды не далеко», — подумал про себя Горан.
— Не плач, Душанко, ты мужчина, мужчина никогда не должен опускаться до слёз. — Он гладил сына по курчавым непослушным вихрам. — Я сейчас пойду к отцу этих обормотов, поговорю с ним, и он им уши надерёт.
Горан накинул на плечи новую модную курточку, привезённую им из Италии, и взял с собой бутылочку самодельной сливовицы, решив, что благородный напиток поможет в переговорах. Сам для уверенности и красноречия тоже хлебнул пару глотков.
— Эй! Комшия! — уже через минуту Горан колотил кулаком в ворота соседского дома. — Выйди! Есть разговор!
Во дворе звенел цепью и громко гавкал, заходясь злобным лаем цепкой пёс. Ещё минут через пять заскрипели петли калитки.
— Чего тебе, шкия[23]? — Скуластое лицо Ибрагима Шимы приветливости не выражало.
— Надо поговорить, шкипар[24], — не остаётся в долгу Горан, но бутылку с самогоном всё-таки протянул. — Ибрагим, сливовицы глотнём, для понимания?
Ибрагим скривился, но от протянутой бутылки не отказался. Он сделал солидный глоток, занюхал рукавом, фыркнул в густые чёрные усы и вернул бутылку, вопросительно уставившись на Горана. — Чего хотел-то? Да, говори быстрее, не резон мне с тобой, шкия, разговоры разговаривать.
— Ты, Ибрагим, поучи своих пацанов, чтобы они маленьких не обижали. — Горан понемногу начал закипать. Не так в его представлении, общаются уважающие друг друга соседи. — Малой прибежал, говорит, его твои парни побили. Не хорошо! Душану ещё четырёх лет нет, а твои уже в школу ходят. И двое их. Так нельзя!
