Саломи - [62]

— Что ты на меня наговариваешь? Ты с ума сошел!

— Да разве тебя переговоришь, обманщицу! — ответил Тотырбек.

— Погоди, Тотырбек, а откуда ты знаешь, что Ислам бывал у твоей жены? — спросил Бимболат.

— Если бы я не знал, я бы не убил Ислама.

— А все же откуда?

— Мне сказали люди, которые меня любят и желают мне добра.

При этих словах народ загудел, как рой пчел:

— Тут что-то не так! Тут дело вражеских рук!

— Кто же это твой доброжелатель? — продолжал свои расспросы Бимболат. — Кто тебе это поведал?

Дуриев Джанаспи отделился от остального народа и не спеша направился к выходу.

— Мой ближайший сосед, — сказал Тотырбек. — Вот он, Дуриев Джанаспи, он видел своими глазами все!

— Джанаспи, вернись, пожалуйста! — сказал Бимболат.

— Потом зайду. Тяжело мне это видеть.

— Джанаспи своими глазами видел, — продолжал Тотырбек, — как Ислам входил в мой дом и сиживал там подолгу, когда меня не было.

Дуня подступила к Джанаспи.

— Что ты наговариваешь на меня? Когда Ислам ходил в мой дом? Когда не было Тотырбека?

— Подойди сюда, Джанаспи, — сказал Бимболат. — Что ты скажешь?

— Вот я, — спокойно сказал Джанаспи, — чего вы от меня хотите?

— Ты говорил Тотырбеку, что к его жене ходил Ислам?

— Как, как? Нет, я Тотырбеку таких глупостей не говорил.

— А что ты говорил?

— Сказал ему раз, что ты, видно, поручал Исламу что-нибудь передать домой, и Ислам побывал у тебя…

— А это было так?

— Бывало…

— Лжет Джанаспи! — не выдержала Дуня.

Джанаспи продолжал дальше говорить:

— Вчера Тотырбек был в городе. Ислам долго говорил с его женой — все свидетели. Тотырбек огорчился, а я его успокаивал.

Дуня закричала:

— Бессовестный ты человек, Джанаспи! Я говорила с ним у калитки. Он был дружкой на моей свадьбе!

Для народа становилось ясным, что Джанаспи стравил друг с другом двух мужчин — Тотырбека и Ислама. Одним казалось, что Джанаспи сам выдумал всю историю с начала до конца; другие полагали, что, может быть, Джанаспи говорил то, что и было на самом деле, но со злой целью.

Сомнение охватило сердце Тотырбека: «Может, и впрямь ничего не было между Исламом и Дуней? Может, зря я убил своего друга и погубил себя?»

— Джанаспи, — простонал Тотырбек, — повтори то, что ты мне рассказывал.

Бимболат подумал о чем-то и спросил Джанаспи:

— Ну так, Джанаспи, положим, что ты видел, как Ислам вошел в дом Тотырбека, но зачем ты об этом рассказал Тотырбеку? Только для того, чтобы стравить их друг с другом? А если у тебя такая злоба на наших людей, то ты мог и выдумать!

Джанаспи понял, что все подозревают его, но продолжал спокойно, обращаясь к Бимболату:

— Здесь не суд, ты не судья и не следователь; то, что ты говоришь, неправда. Напрасно ты не поверил моим словам и не оценил их. Я успокаивал Тотырбека. Я иду домой, я здесь не нужен. Когда я понадоблюсь тем людям, которые имеют право спрашивать меня, пускай они меня позовут.

Джанаспи понял, что будет арестован, и хотел одного: уйти отсюда, со двора Ислама, а потом бежать в лес, разыскать абреков или хоть самому в одиночку убивать большевиков и колхозников.

Он сделал несколько шагов к выходу.

— Оставайся здесь, Джанаспи! — сказал Бимболат.

Джанаспи повернулся к нему и продолжал пятиться спиной к воротам.

— Зачем мне тут оставаться, не знаю! Вы уж все перевернули по-своему. Один убил, а вы другого хватаете!..

Джанаспи почувствовал, что за ним уже стоят люди.

— Джанаспи, — сказал Бимболат, — дело твое раскрыто, сознавайся! Так для тебя будет лучше!

— Не в чем мне сознаваться. Я не виноват в грехе Тотырбека.

— Сознайся в том, что ты не видел Ислама входящим в дом Тотырбека, когда его не было дома. Сознавайся, что ты умышленно стравил друзей!

Джанаспи оглянулся: кругом стояло кольцо людей; те люди, которых он держал в руках, те люди, которые должны были кланяться ему прежде, — с ненавистью глядели на него. Он видел, что ему не вырваться. И вдруг новая мысль блеснула в его голове.

— Хорошо, я отвечу вам! Да, я никогда не видал Ислама входящим в дом Тотырбека, когда самого Тотырбека там не было.

Тотырбек рванул веревки и закричал:

— Развяжите меня, дайте мне его убить! Куда пропал мой разум! Добрые люди, я брата убил! Сожгите меня, сожгите! Нет для меня другого наказания!..

— Отец мой, бедный отец! — рыдала Тамара; и кругом заплакали женщины.

Послышались голоса:

— Бейте Джанаспи, убейте бешеную собаку!

Бимболат поднял руку и сказал:

— Ради вашей чести, колхозники, прошу успокоиться. Не должно быть самосуда!

Все замолчали. Смолкли плачущие женщины, и слышно было только Соню, которая причитала и причитала.

Чермен подошел к отцу и сказал:

— Ты, отец, всегда приносил несчастье людям, ты загубил два дома!

— Я не хочу слышать тебя! Ты мертв для меня! — сказал Джанаспи.

Опять послышался голос Бимболата:

— Скажи, Джанаспи, зачем ты сеял между нами рознь?

Джанаспи молчал, думая, как бы лучше выполнить свое решение. Он знал, что надо говорить, чтобы выиграть время.

— Скажу, мне уже все равно. Вот такие, как они, как Тотырбек и Ислам, вот такие, как вы, поддерживают Советскую власть, поддерживают колхозы. Они стали на ноги, начали гордиться. Те, которые раньше были во вшах, кого я не пускал во двор к себе, — теперь глядеть стали на меня сверху вниз. Я умираю с голоду, а они купаются в масле. Они разрушили мою жизнь. У меня нет сыновей, нет жены. И на тех, кто оказался ближе ко мне, я выместил свою злобу. И есть у меня еще одна мысль…