Саломи - [57]

— И ты покушай — легче станет! — сказал Тотырбек.

— Мне не до еды, — простонал Джанаспи, — идите!..

Ислам и Тотырбек направились в стан, но Ислам остановился и, оглянувшись назад, вдруг засмеялся:

— Наш сосед понял, что тот, кто не работает, тот не ест!

— Конечно, так… тот, кто не работает, должен ждать, покамест его угостят! — ответил Тотырбек.

— Я, Тотырбек, — сказал Джанаспи из-под дерева, услыхав их разговор, — не жду от тебя угощенья, я знаю, сколько народу у тебя угощается.

Тотырбек помрачнел.

— Что он там болтает? — спросил Ислам, когда друзья подходили к столовой.

— Не понимаю!.. Вероятно, сплетничает…

— Грязный человек этот бывший торговец, и не верю я, что он болен. Из него колхозника не получится.

Джанаспи лежал под деревом и думал: «Как изменилось лицо у этого Тотырбека… Глупый человек… Ислам умнее… Я их столкну друг с другом, не будут они у меня хоть веселыми…»

Подошел Асланбег.

— Что с тобой, Джанаспи? Опять заболел?.. А по виду этого не скажешь!

— Нет, Асланбег, я для тяжелой работы не годен… Зачислите меня в инвалиды.

— Это не так просто делается… Осмотрит тебя комиссия и вынесет решение.

— Я сам лучше врачей понимаю свою болезнь!..

— Знаешь, что я тебе скажу: иди домой, отдохни. Сможешь добраться до села пешком?

— Опираясь на палку, как-нибудь доплетусь…

Асланбег пошел в стан, а Джанаспи, охая, встал и, опираясь на палку, побрел в село.

Медленно шел Джанаспи, временами садился, осматривался вокруг и опять брел дальше. Дойдя до поворота дороги, он оглянулся.

Стан уже скрылся за деревьями.

Джанаспи постоял и пошел домой бодрым шагом. Он был уверен, что его никто не видит, но ошибся: видели его Чермен, Тамара, которые сидели в стороне.

— Не понимаю, Тамара, — сказал Чермен, — как бодро отец шагает… В поле без палки шагу не мог ступить, а теперь как быстро шагает… Трудно ему привыкать к колхозной работе!..

Парень и девушка постояли немного молча, потом Чермен сказал:

— А ты поесть успела в стане?

— Мне есть не хотелось. Я думала о том, что скажет твой отец.

— Он ни в какую… Говорит: «Я Тамару-комсомолку в свой дом не пущу». А нана горой стоит за тебя… Но что она, бедная, в нашем доме значит!..

— А я радовалась, — сказала девушка, — что вас приняли в колхоз! Думала, что больше не будет затруднений!

— Затруднений больше не будет! — ответил Чермен.

— Ты хочешь поступить против воли отца?

— Мать еще раз поговорит с отцом; если он не согласится — я уйду от них! Я ему противен, только мать жалко… Буду им помогать по силе возможности. Так легче будет и отцу; он теперь смотрит на меня как на врага.

Они поцеловались, и Тамара сказала:

— Я была убеждена, что ты перешагнешь через любые трудности, а родителям твоим будем вместе помогать. А где мы будем жить?

— Будем просить колхоз, чтобы он помог нам построиться.

— Ну, сердце мое, надежда моя, скоро обед кончится, могут заметить, что нас нет.

— Ну так ты возвращайся первой.

Однажды Джанаспи сидел на лавочке и лениво смотрел вдоль улицы. Вдали играли дети; в двух-трех местах около своих домов сидели старики, неспособные к работе, с ними не поговоришь…

В конце улицы прошла старуха с ведрами. Кудахтают и роются в пыли там и сям куры, и больше никого нет на улице. Все, кто может работать, — в поле.

Вышла из дома Фатима и встала около мужа.

— Думаешь ли ты переменить свое решение о Чермене и Тамаре? Мальчик весь высох…

Джанаспи достал трубку, не ответил, стал набивать трубку табаком, прикурил, затянулся раз и два… Над его головой поднялась струйка сизого дыма.

Фатима ждала ответа.

Джанаспи вынул трубку изо рта.

— Решения своего я не изменю… Дочь Тотырбека не переступит через порог моего дома.

— Горе мне!.. Что-нибудь плохое сделает с собой наш мальчик!

— Пусть делает что хочет!..

— Как так что хочет! Ведь это наш любимый сын?!

— Чермен сам теперь, говорят, комсомолец… Он мне больше не сын! Пойми это и оставь меня в покое! Он хочет в мой дом привести дочь Тотырбека, а я не впущу его с нею в свой дом.

— Что ты говоришь, старик? Это же наш сын! Как ты его выгонишь?..

— Когда только ты перестанешь повторять: «любимый сын», «наш любимый сын»… Я не люблю его. Другого ты от меня не услышишь, даже если целый год простоишь около меня.

Фатима осторожно передала слова Джанаспи Чермену.

— Девушек много!.. — нерешительно сказала она. — Выбери себе другую, и тогда он даст свое согласие. А ты не обижайся…

— Хорошо и то, что я узнал его последний и окончательный ответ. Теперь я устрою жизнь так, как нахожу нужным. Но как бы я ни поступил, нана, ты не огорчайся! Не сердись на меня, другого выхода у меня нет.

— Не натвори чего-нибудь плохого!

— Нет, нана, я не маленький уже, я буду устраивать свою жизнь по-новому, так, чтобы и мне и отцу было лучше.

— Пусть дух мужчин покровительствует тебе и укажет тебе верный путь! Отец болен…

На этом закончился разговор между сыном и матерью.

Чермен после долгих раздумий пошел к Асланбегу, рассказал ему о своем положении.

Через несколько дней по всему селу разнеслась весть, что Чермен отделился от отца. Одни оправдывали Чернена, другие жалели Джанаспи.

Наступили облачные дни поздней осени; только изредка показывалось солнце.