Саломи - [48]

Дудар посмотрел на Джанаспи:

— Так ли это, Джанаспи?

— Нет. Когда наступил срок, Темболат пришел ко мне и сказал, что у него денег нет. Я дал ему сроку еще два месяца: прошло два месяца, потом три — денег нет, я послал к Темболату младшего сына, а он заупрямился и сказал, что он долг заплатил. Что же мне оставалось сделать? Вексель у меня, и вот я его предъявляю суду.

— Темболат, — обратился к должнику Дудар, — этот ли вексель дал ты Джанаспи? Это твоя подпись?

— Подпись моя, вексель тот же самый, но я получил только шестьдесят рублей, а вернул семьдесят восемь.

— Так ты говоришь, что вернул долг… Почему же вексель у Джанаспи?

— Принес я деньги, говорю: «Отдай вексель». Джанаспи зашел к себе в комнату, долго не выходил, потом вышел и говорит, что не нашел векселя: завтра, мол, зайди… С этим я и ушел. Долго не заходил — думаю, не все ли равно, у кого вексель, если деньги уплачены!.. А теперь он с меня вторично требует долг.

— Трудно поверить тебе, Темболат! — сказал Зауырбек.

Доев Ахпол, закрутив усы, посмотрел на Темболата и сказал:

— Если ты отдал долг, ты должен был взять вексель.

— Сбил меня Джанаспи, сказал: «Неужели ты мне до завтра не поверишь?..» Видно, я оплошал, но поверьте, что долг отдал сполна.

— Разберемся, — сказал судья Дудар. — Джанаспи и Темболат, выйдите пока на крыльцо.

Темболат вышел, Джанаспи задержался и посмотрел на Дудара.

Тот взглядом дал понять, что беспокоиться нечего, — дело ясное. На улице ожидал Темболат. Вышел Джанаспи, и Темболат обратился к нему:

— Джанаспи, давно ли было в нашем селе, что долг отмечали зарубкой на палке и никто не спорил с зарубкой?..

— А какие тогда были проценты? — спросил Джанаспи.

— Большие, — ответил Темболат, — но побойся бога, не взыскивай с меня вторично долг!

— Не я взыскиваю, суд взыскивает! — ответил Джанаспи, поворачиваясь спиной к должнику.

— Прошу тебя, — сказал Темболат, идя за Джанаспи, — ведь я отдал деньги!

— Не помню, — ответил Джанаспи, не поворачивая головы.

— Так вот это ты запомнишь! — сказал Темболат и ударил тяжелой палкой по голове Джанаспи.

В эту минуту суд вынес свое решение:

«Взыскать с Темболаева Темболата в пользу Дуриева Джанаспи семьдесят восемь рублей и один рубль судебных издержек, всего семьдесят девять рублей».

Раздался крик Джанаспи, выбежали люди, кто-то схватил Темболата. Прибежал старшина и приказал посадить Темболата в арестантскую.

Получил Темболат три месяца тюрьмы за буйство, а в возмещенье долга у него с торгов продали единственную лошадь с арбой и корову с теленком, — и опустел двор Темболаева.

— Нана! — обратился к матери Чермен. — Говорят, что краденое добро не идет впрок… Когда Темболат ответил мне, что он давно уже погасил свой долг, то я ему не поверил, а теперь вижу, что отец получил с него деньги, потому что он его ругает только за удары, а про долг молчит.

От этих слов глаза Фатимы засверкали:

— Как тебе не стыдно! Вместо того чтобы отомстить за отца, ты его обвиняешь!..

— Нана, я не верю отцу…

— Пропади с моих глаз! — закричала мать.

Чермен ушел. Сердилась на него мать, но мужу ничего не сказала: Чермен был ее любимцем.

Шли дни. Кирпич для дома Джанаспи был обожжен, клали стены. К зиме должны были закончить. Думал Джанаспи: «К середине лета открою двери магазина, и тогда приходите, покупатели, со всех концов селения в мой магазин — в магазин Дуриева Джанаспи — и получите любой товар, какой только пожелаете. В первое время дешевле буду продавать, чем в других лавках, ну а когда другие продавцы закроют свои лавчонки, тут-то я и поставлю настоящие цены».

Обдуманно строил дом Джанаспи: всего в доме будет шесть комнат. Самая большая — угловая — магазин, рядом с ней маленькая комната под склад, за магазином комната хозяев, рядом с ней зал, за залом две комнаты про запас: одна для Хасанбега, другая для Чермена — скоро надо их женить; кухни нет — она будет в старой хате. Окон на улицу нет, а то жена и невестки день-деньской будут сидеть у окна и смотреть на прохожих. Во дворе можно построить кунацкую, когда будут деньги. Конечно, гости — расход, но торговому человеку надо иметь друзей, и сам в чужое селение поедешь — надо иметь кунака.

Строил Джанаспи дом, наблюдал за обжигом черепицы, взыскивал долги, покупал дрова, продукты, отправлял в город топленое масло, сыр.

Накапливал и придерживал у себя Джанаспи хлеб, товары.

Шла война. Люди нищали. Цены поднимались.

Богател Джанаспи; жил спокойно, зная, что начальство за него горой.

Правда, дома Чермен рассказывал, что на фронте, мол, войска раздетые и без оружия, говорил, что в народе ругают купцов и помещиков ругают.

Джанаспи стал понимать, что кто-то завладел думами Чермена, но не беспокоился: пройдет молодость, Чермен — мальчик способный, войдет в возраст, сам поймет, что я работаю для дома.

Любил Джанаспи, сидя с сыном Хасанбегом, помечтать о том, как будут они торговать в большом магазине, как с поклоном, точно богу молясь, станут приходить к ним сельчане.

Хасанбег думал о том, что разбогатеет еще больше, откроет другую лавку в селе, потом в городе.

Зима перевалила через середину, в доме настлали черные полы, потолки, вставили окна, двери, застеклили. На достройку дома надо было еще два месяца.