Саломи - [45]
— Ты здесь, жена?
— Здесь, а что? — послышался из другой комнаты голос Фатимы, жены Джанаспи.
Джанаспи был ярким сторонником старых обычаев и никогда не называл жену по имени, а говорил ей или жена, или хозяйка.
— К завтраку зайдет к нам судья Бабоев Дудар, так ты, смотри, приготовь хорошее угощение: пироги поджарь на масле, индюка пожирнее, поставь хорошую араку, и пиво будет кстати, а я пойду на наш кирпичный завод, посмотрю, что там делают, а то небось люди без меня распустились.
Хозяин вышел из дому, и хотя он собирался только пойти на окраину села, все же нарядился так, как будто задумал поехать в гости. Делал он это неспроста: Джанаспи знал, что чем человек лучше одет, тем лучше его принимают.
Размахивая правой рукой и придерживая левой кинжал, шел Джанаспи по главной улице.
Молодежь, завидя его, встает в знак почтения, а он машет рукой, разрешая им сесть.
Женщины не переходят ему дороги и, опустив голову, стоят, ожидая, пока важный человек не пройдет мимо.
От окраины села Джанаспи надо было пройти до завода еще две версты. Собственно говоря, у него не было завода: на завод надо было бы взять патент, платить налоги, — Джанаспи просто готовил кирпич и черепицу для постройки своего дома.
Медленно идет Джанаспи, радуется, что погода солнечная, и это хорошо для выделки черепицы; думает о том, что вот наконец счастье повернулось к нему лицом.
Был Джанаспи прежде бедняком, но всегда страстно желал разбогатеть. Во время войны с Германией попал он на фронт санитаром. Не раз запускал он руки в карманы раненых и убитых. Оказались у него и деньги, и часы, и портсигары; вещи он превращал в деньги. Деньги и уменье позволили ему добиться возвращения домой по болезни.
Вернулся Джанаспи на родину, начал давать деньги под проценты, брал в аренду землю и обрабатывал ее руками батраков, брал подряды.
Время военное, казна денег не считала, и вот Джанаспи разбогател. Теперь надо было упрочить счастье.
У Джанаспи была бедная изба, похожая на курятник, но стояла она на площади, почти в центре села; тут и канцелярия старшины, и школа, и церковь; на этом месте решил Джанаспи поставить магазин, и такой магазин, который убил бы все лавки в селе.
Вот почему решил Джанаспи построить большой дом и рядом с ним магазин со складами; уже заготовил он бревна и доски, а сейчас приступил к обжигу кирпича и черепицы, чтобы не переплачивать.
Так много понадобилось материала, что люди называли это предприятие заводом.
Не дойдя до места, Джанаспи остановился на бугорке и с сознанием своей силы осмотрелся.
В стороне тянется крытый навес на двадцать саженей, под навесом длинный рабочий стол, на столе лежат груды замешанной глины, и около каждой груды — рабочий. Рабочий берет из кучи глины сразу на четыре кирпича, бросает в форму, плотно придавливает, затем с формой в руках босиком бежит на другую площадку. Там он переворачивает форму, и на ровной, посыпанной песком площадке появляются четыре красивых свежих кирпича. Рабочий опять бежит на свое место. Все рабочие босы, у всех засучены рукава, закатаны брюки.
Работают они от зари до зари. День длинный, летний. Плата — рубль.
В стороне пять рабочих месят глину ногами; широкая, в четыре сажени диаметром, куча глины и песка время от времени поливается водой. Слышно, как рабочий то вытягивает ногу из глины, то с хлюпаньем опускает ее.
Видно, тут заметили Джанаспи: хлюпанье участилось, рабочие заторопились.
Получают эти рабочие полтинник.
Джанаспи недоволен. Он подозвал старшего сына Хасанбега, стоявшего в стороне, и сказал:
— Посмотри, пока рабочий подымет одну ногу и потом опустит ее, полчаса проходит. Передай им, что если они так будут работать, пусть убираются ко всем чертям.
Еще дальше работали подростки десяти — двенадцати лет: они подносили готовые кирпичи взрослым рабочим, и те укладывали кирпичи в клетку. Каждый нес по два кирпича.
— Хозяин… хозяин… — раздался шепот, и все забегали еще быстрее.
Эта работа считается легкой; плата за нее — двадцать копеек.
Один парнишка лет десяти, у которого одни кости да кожа, тоже заспешил, но тоненькие, как былинки, ножки надломились, и он упал, кирпичи полетели в сторону.
— Сын, — сказал Джанаспи, — зачем ты нанимаешь мальчонку, который сам еле стоит на ногах?
— Жалко, очень просил.
— Не надо обращать внимания на просьбы, надо думать о деле.
Мальчик нагнулся, чтобы поднять кирпичи, но Хасанбег остановил его:
— Брось! Мало толку от твоей работы, а за то, что ты сделал, хотя еще и нет полдня, получай свой гривенник.
Мальчик, плача, взял деньги и повернулся, чтобы идти домой, но Джанаспи позвал его:
— А ну-ка, подойди, малыш. Ты матери хотел помочь?
— Хотел, хозяин.
— Так вот тебе еще пять копеек! — сказал Джанаспи и, высоко подняв медный пятак, прибавил: — Ты еще не в силах делать такую работу.
Наступило время завтрака; рабочие подошли к речке, сорвали лопух и из его широких листьев свернули что-то вроде чашек и начали пить воду, закусывая ее кукурузным чуреком, некоторые — картошкой.
Завтрак рабочих напомнил Джанаспи его наказ жене. Он обратился к сыну:
— Я сейчас пришлю сюда Чермена, а ты сам приходи обедать.
