Саломи - [43]

Усталый, охмелевший Асланбег проспал глубоким сном до утра. Сам бы он не проснулся, его разбудила Адиса.

Узнав, что больной стало хуже, он торопливо оделся и вышел во двор. Заглянув в саклю, он увидел женщин вокруг бледной, неподвижной жены, прикрыл дверь: мужу стыдно при ком-нибудь подходить к жене, даже если она умирает, — таков обычай. За ним выходит Залда.

— Не падай духом, Асланбег! — хрипит старуха. — Хуже бывает, да и то выздоравливают. Но сидеть сложа руки нечего. Нужно посоветоваться с Бадтион. Все говорят — хорошая знахарка. Клянусь своими покойниками, чего только о ней не рассказывают, такого я и не слыхивала никогда! Галиан против нее — пустое место.

Асланбегу отлично известно, что Залда и Галиан давно в ссоре, поэтому он не придает большой цены словам Залды. А все-таки задумывается: как быть, что лучше предпринять? Дело не в расходах, поворожить бы и у Бадтион, — но вдруг и у нее ничего не выйдет? А не поворожить — пожалеешь, да поздно будет. В конце концов решает:

— Докторское лекарство, мне кажется, лучше. Надо послать в город.

Услышав о докторе, Залда так и подпрыгнула. Глаза ее зло округлились. Она укоризненно прохрипела:

— И не говори этого больше, пожалуйста! Докторов не любят ангелы и духи. Доктора — это несчастье.

Асланбег пытается что-то возразить, но Залда не слушает.

— Ворожите, коли думаете, что поможет! — покорно соглашается Асланбег. — На расходы я не поскуплюсь.

— Деньгами рубль, серебряный рубль, и какую-нибудь новую вещь — только и всего за ворожбу, — говорит обрадованная Залда.

— Где-то есть штука сукна, вы ее и возьмите! — не задумываясь, отвечает Асланбег, вынимает серебряный рубль, завернутый в тряпочку, и подает ей.

Залда и Адиса отправляются на окраину селения за Бадтион. Попасть к Бадтион не так-то легко: много женщин в очереди с подношениями, с подарками за гаданье. В сенях — яблоку упасть некуда. Залда и Адиса тоже заняли очередь и стали ждать. От жары все поснимали платки, поминутно обмахивались и утирались.

Желающие погадать прибывали да прибывали, очередь становилась все длиннее.

Бадтион — заезжая знахарка, слава ее росла с каждым днем, — как и всегда, новое, неиспытанное привлекало. Галлан — местная знаменитость — видела триумф соперницы и не знала, чем бы ей досадить. Она распускала про нее всяческие сплетни, ни перед чем не останавливалась, чтобы опозорить конкурентку. Она говорила, что, мол, Асланбег погубил первое гаданье, теперь больше не поможет.

Только когда солнце уже было в зените, Адиса и Залда пробрались наконец к знахарке. Та долго перетасовывала карты, затем взяла трефовую даму и сказала:

— Это старшая из семи жен Зина[11]. Она за что-то прогневалась на Ханиффу и преследует ее. Ее нужно подкупить. Нужно ей принести в жертву пятимесячную козу. Семь женщин, которые ближе к сакле Ханиффы, пусть помолятся над этой жертвой около больной, при закрытых дверях. Пусть пьют молодую араку. После жертвоприношения положите женщину на прочные одеяла и подвесьте к потолку. Там ее покачайте с час без перерыва, это ее спасет.

Адиса и Залда рассказали о предписаниях Бадтион Асланбегу, тот не возражал:

— Делайте так, как она вам указала!

Однако сердце Асланбега по-прежнему склоняется к докторам. Не сказав никому из женщин ни слова, он снарядил подростка племянника верхом в город, наказав ему:

— На расходы не скупись, привези доктора.

Адиса, Залда и еще пять старух, родственниц Асланбега, закрылись в сакле. На большом круглом столе дымится вареная козлятина. Посредине, на деревянном блюде, пирог, обильно начиненный сыром. Старшая из женщин берет наполненный аракой рог и ровным голосом, опустив глаза (вверх смотреть нельзя — наверху ангелы и духи; а черти внизу, под землей), истово молится старшей жене Зина. Глубоко вздыхая, она просит у нее прощения для Ханиффы, молит, чтобы больная сегодня же излечилась.

Ханиффа почти все время в забытьи, но какие-то слова молитвы доходят до нее, и она тяжело, прерывисто дышит. Не хочется ей умирать — жизнь ей кажется такой прекрасной, жалеет она и своих детей: что они будут делать, как вырастут без матери? На мгновение она опять теряет сознание. Мухи садятся на лицо, кусают, она ничего не чувствует.

Семерым женщинам не до нее! Они сидят вокруг стола и обо всем на свете забыли, кроме угощения, едят, пьют араку из рога, осушая его до дна. Тихий, ровный, сдержанный поначалу разговор переходит в смех, визг, непристойные выкрики.

Худая кривоносая женщина, двоюродная сестра Ханиффы, никак не может угомониться. Соседка укоризненно толкает ее, но та пустилась, как говорится, во все тяжкие.

Адиса моложе других, ей обидно, что женщины ведут себя как на веселой пирушке, но обиду свою она ничем не выказывает.

Только Адиса еще поглядывает на больную. Когда мух собирается слишком много, она вскакивает и отгоняет их.

Соседка даже заворчала на нее:

— Что ты вскакиваешь? Ты себе уже места не находишь?

Все, кроме Адисы, беззаботно развлекаются. Когда стол опустел, когда в кувшине уже не слышался больше заманчивый плеск араки, женщины, пошатываясь, стали подниматься. Кривоносая хотела встать, но упала вместе со стулом. Попыталась ухватиться за подол Адисы, но и это ей не удалось, и она из-под стула начала бранить Адису за то, что она ее якобы толкнула нарочно.