Саломи - [42]

Но недуг мучил Ханиффу все больше и больше.

Соседки, сочувствуя, заходили, чем могли помогали: кто воду носил, кто чуреки пек, кто корову доил, кто мух отгонял.

Некоторые любители уже предвкушали щедрые поминки, где можно будет попировать, проливая лживые слезы. Старики тоже оживились.

Красноглазый поп Ветре и дьякон то и дело перешептывались, подсчитывали будущую мзду: деньги за панихиду, угощенье на поминках, полный хордзен[8] припасов, на неделю всей семье.

Темнолицая Галиан, женщина с вкрадчивыми движениями, идет через двор. Немного впереди нее — Адиса.

Асланбег и два соседа ждут во дворе.

Увидя Галиан, они поднимаются ей навстречу, здороваются.

— Да будет спасительным лекарством для нее твой приход! — сняв шапку, говорит один из мужчин.

— Да сбудется! Все, что в моих силах, я не пожалею… Да не отнимет ее у вас бог! — отвечает Галиан.

Другой сосед поспешно снимает шапку:

— Да сбудется это, да сбудется!

Асланбег молчит.

Около больной сидят женщины. Когда дверь открывается и показывается Галиан, они вскакивают.

— Смилуйся, смилуйся, смилуйся! — бормочет Галиан.

Ханиффа взглянула, узнала Галиан, и в глазах ее блеснула надежда, но тотчас погасла, — мучения ее были непереносимы. Она то багрово краснеет, то мертвенно бледнеет.

— Выйдите пока во двор! — приказывает Галиан женщинам.

Возле больной остаются только знахарка и Адиса.

Знахарка подходит к изголовью больной, тихо повторяя:

— Смилуйтесь, смилуйтесь, ангелы святые! Поручаем ее вам!

Она подхватывает ветку со стула и отгоняет от больной мух, вынимает чистый платок и отирает пот с ее лица. Отозвав Адису в сторону, шепчет ей на ухо:

— Сначала нужно уплатить за ворожбу — без этого ворожить нельзя. Деньгами три рубля, и чтобы были серебряные, да какую-нибудь вещь — новую, изготовленную руками самой больной.

Та слушает и кивает. Знахарка усаживается на стул. Адиса уходит посоветоваться с Асланбегом.

Все, что понадобится для ворожбы, Галиан кладет на подоконник.

По лицу больной пошли пятна, тело изнывает от тупой боли, но женщина крепится, сдерживает стоны: ведь около нее сидит спасительница, которая «держит совет» с ангелами и духами. Ханиффа не смеет даже взглянуть на нее.

— Не бойся, дочь моя, не бойся, — утешает Галиан. — Мы спасем тебя.

Ханиффа поворачивает голову, благодарно смотрит на знахарку. Возвратившаяся Адиса подает Галиан три серебряных рубля и свернутый башлык из верблюжьей шерсти.

Глаза Галиан заблестели. Деньги она сует в карман, башлык тщательно ощупывает и кладет на подоконник. Адиса плотно прикрывает дверь, и Галиан приступает к ворожбе. Ворожит она на воде бусинкой.

Во дворе нетерпеливо ждут мужчины, теперь их пятеро. Они поглядывают на запертые двери сакли. Отгоняют мух, отирают пот — кто полой, кто платком. Когда Галиан показывается в дверях, мужчины степенно подходят к ней.

— Смилуйся, Уацилла из Тбау[9]! По его вине больна эта бедная душа, — доверительно сообщает знахарка.

Мужчины снимают шапки:

— Смилуйся! Смилуйся!

— Зарежьте для него черного барашка, принесенного в марте, — продолжает Галиан. — Помолиться должен самый старый сосед. Воду, в которой была гадальная бусинка, дайте ей до вечера выпить. Сырым жиром барашка натрите ей тело, я научила женщин. Сделайте, как я сказала, и не беспокойтесь за нее больше. До завтра леченье уже скажется. Да сбудутся ваши пожелания! День добрый!

Адиса идет с Галиан до калитки, ей хочется проводить приятельницу домой, но знахарка возражает.

Адиса смотрит вслед. Галиан вскоре умеряет шаг, вытаскивает башлык, ощупывает его и идет быстрее.

Адиса вспомнила: этот башлык Ханиффа готовила в подарок мужу. «Теперь пусть бог пошлет ей за это здоровья!» — думает она.

Вечером в доме Асланбега большое угощенье. Старики соседи пируют в кухне. Барашек, шашлыком на вертеле, вареный и в других видах, подан на длинный стол, на котором расставлены деревянные тарелки с плавающими в масле мягкими пирогами с сыром. Отстоявшаяся арака и пиво сменяют одно другое. Старейший сосед произносит замысловатые тосты; особенно часто пьют за здоровье больной:

— Чтобы ей простились ее грехи, чтобы она стала такой же здоровой, как и при рождении своем на свет божий.

Асланбег знает, что кое-кто из гостей относится к нему недружелюбно, но теперь все усердно соболезнуют. В голосе иногда слышатся искренние чувства.

Асланбег про себя говорит: «То, что ты мне желаешь языком, то пусть исполнится, а от того, что ты желаешь мне сердцем, избави бог!»

Пируют долго. Некоторые так развеселились, что то и дело запевают песни. В конце концов старейший берет рог и говорит:

— Это кувд[10], а на кувде надо петь, — и подает рог запевале.

С песнями еще порядком посидели; было уже за полночь, когда разошлись по домам.

Пока мужчины угощались, женщины, раздев Ханиффу, натирали ее, поворачивая то на один, то на другой бок; комната наполнилась стонами. Когда кончили натирать, больная не могла шевельнуть пальцем.

Асланбег уже достаточно выпил, но его ни на минуту не покидала тревога.

Спросив, как чувствует себя больная, и услышав, что все так же, он пошел спать в кухню.

Около больной, сменяясь, сидели Адиса и одна из соседок.