Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [10]

В IV веке церковь все еще находилась в процессе определения своих взглядов на гендерные роли, которые отчасти определялись греко-римской культурой в целом. Однако в развитии своих идей о роли женщины в обществе Отцы Церкви также опирались на образы библейских женщин. В качестве идеального примера, особенно для жен и матерей, была избрана Дева Мария, почитаемая эталоном добродетели и воплощением женской кротости и покорности[36]. Призывая женщин следовать этому образцу, Отцы Церкви стремились минимизировать их участие в жизни социума, уменьшить их потенциальное влияние на политику и общество. Саломея и ее мать Иродиада, напротив, не соответствовали модели «хорошей» женщины. Скорее их относили к последовательницам Евы, трактуя первую женщину как воплощение зла.

И Отцы Церкви, и сама церковь использовали образы Саломеи и Иродиады и эпизод с танцем в воспитательных целях, критикуя и даже выдумывая подробности, подчеркивавшие аморальность самого танца. Пафос их разоблачений был обращен на заведомую непристойность этой пляски, изображаемой ими чрезвычайно эффектно. Церковь видела в подобных развлечениях угрозу, ассоциируя их с языческими традициями, особенно с танцующими вакханками или менадами – жрицами бога вина Диониса. Приверженцы его культа, как считается, одевались в шкуры оленей и пантер и справляли дионисийские ритуалы в горах, где доводили себя до экстатического неистовства. Позднее церковные авторы также видели в танце Саломеи проявления традиций мимов и цирковых актеров, с которыми церковь боролась и которые просуществовали в Византии до XV века.

Истории о Саломее, наказанной за неприличный танец и причастность к гибели Иоанна Крестителя, быстро распространились в раннехристианских текстах. Никос Коккинос сообщает, что в апокрифе Нового Завета, т. н. «Письме Ирода Пилату» из приложений к «Деяниям Пилата» (сер. IV в.), Ирод пишет о своей дочери Иродиаде, которая, видимо, и была той танцевавшей девушкой, что однажды она играла на воде (то есть на льду) и провалилась по шею. Отец схватил ее за голову, чтобы вытащить, но голова «отделилась от тела, и тело было унесено водой»[37]. Эта история повторялась в Средние века на разный лад, хотя при этом обычно дочь Ирода называлось Саломеей[38]. В «Золотой легенде» Иакова Ворагинского[39], написанной примерно в 1260 году, смерть Саломеи описывается так:

Однажды зимой она [Саломея] отправилась в путь и должна была пересечь пешком замерзшую реку, и лед разломился под нею, и не без Божьего промысла. В тот же миг оказалась она в воде по самую шею. Она стала плясать и извиваться всем низом туловища – не на суше, но под водою. Ее мерзкая голова покрылась льдом и в конце концов была отрезана от тела острым лезвием – не железа, но замерзшей воды. Так прямо во льдах исполнила она танец смерти, дав представление для всех видевших это и тем самым напомнив о том, что натворила[40].

Встречаются и другие версии относительно смерти Саломеи. Французские, немецкие и итальянские мистерии заставляют ее плясать с демонами, явившимися забрать ее в ад. Порой она становится королевой ведьм и гибнет от собственной порочности[41].

Итак, причастность Иродиады и Саломеи к обезглавливанию Крестителя служила уроком для мужчин, напоминая им о необходимости держать жен и дочерей взаперти, подальше от общества, ибо только несчастьем может обернуться предоставление женщине права голоса.

С крестовыми походами популярность Иоанна Крестителя возросла, а репутация Саломеи ухудшилась. К истории из Нового Завета прибавилось множество новых выдуманных подробностей. Именно тогда Саломея начала изображаться влюбленной в Иоанна и в качестве мести за то, что он якобы отверг ее[42], пожелавшей, чтобы ему отрубили голову.

Саломея в религиозной иконографии

На протяжении долгого времени деятели изобразительного искусства обращались к истории жизни и смерти Иоанна Крестителя, а особенно часто – к танцу Саломеи: так силен был контраст между его красотой и последовавшей за ним гибелью пророка. Историк искусства Даниэль Арасс обсуждает три женских типа, которые утвердились в христианской иконографии[43]. Представительницей первого из них числилась Ева, которую Церковь считала порочной, поскольку та явилась причиной первородного греха, проявившись как опасная искусительница, манипулятор, беда и погибель для мужчины. Идеальным воплощением другого типа стал своего рода антипод Евы – мать Иисуса Дева Мария, благодаря которой падшему человечеству первородный грех был прощен. Вот почему, по Арассу, когда архангел Гавриил возвещает Еве ее будущую роль прародительницы Сына Божия, он приветствует ее возгласом «аве», являющимся анаграммой слова «Ева»[44]. Наконец, третий тип был представлен Марией Магдалиной – собирательным образом раскаявшейся грешницы, дающей другим женщинам пример чистосердечного покаяния и, следовательно, искупления вины. Поскольку всякая женщина есть воплощение зла, она подобна Марии Магдалине. Но Мария Магдалина оставила свою грешную жизнь, стала последовательницей Христа и ушла в пустыню для искупления своих грехов, таким образом добровольно избрав для себя путь превращения в идеальную женщину и символизировав своим поступком возможность перехода от греховности Евы к совершенству Девы Марии. И хотя обычные женщины никогда не смогут встать вровень с Девой Марией, они могут надеяться оказаться на равных с Марией Магдалиной.