Сакральный эрос Третьего Завета - [31]

Комната, в которую я вошла, была своего рода бальным залом. У стен стояли в ряд белые и золотистые стулья, и огромный рояль занимал весь южный угол.

Не было ни ковра, ни какой-либо ткани на окнах.

Из этого зала много дверей выходило в коридор, что вёл к лестнице на этаж со спальнями. Моя спальня находилась точно над залом и имела шесть окон: три к северо-востоку и три к северо-западу. На окнах были длинные тёмно-синие занавески из вышитого полотна с Украины.

Мебель была очень простой — довольно узкая кровать во внутреннем углу, крепкий комод с выдвижными ящиками, несколько стульев, маленький турецкий диван и письменный стол — проще говоря, только то, что нужно человеку, которому по большей части нечего делать.

В восточном углу, согласно православным обычаям, стояли священные иконы на традиционном треугольном столике-комоде.

Я подошла прямо к иконам и преклонила колени для молитвы.

Что такое молитва для души, привыкшей к обрядам Восточной Церкви?

Я обязательно должна сказать это явно, ибо читающие это наверняка будут католиками или, как минимум, людьми, воспитанными в католическом духе. Для них, этих предполагаемых читателей, молитва означает повиновение закону Церкви, в которой только верхушка её знает, какой цели она служит. Молитва для среднего католика — исполнение долга, чтобы взамен получить защиту или благодать от Небес.

Это не начало прямого общения с Божественностью, как у православных, воистину испивающих её суть. Это не тот акт мольбы без испрашивания, что возносит наши души и даёт нам духовный подъём без нужды даже произносить или обдумывать слова.

Наша молитва и название имеет иное. Слово «молитва», которое мы используем, означает «воздействие», и мы переживаем её как установление состояния святости, в котором, отрешившись от мирских забот, мы привлекаем к себе силу Небес.

У нас молятся, как будто поют, уносясь за край света — и это было как раз моим случаем в тот момент, о котором я говорю.

Икона, на которой я сфокусировалась во время молитвы, была из тех всем нам знакомых византийских образов, покрытых старым потемневшим серебром.

На ней был изображён святой Сергий-Чудотворец, про которого говорят, что он положил начало монашеству в России. Его лицо было едва видно, но металл его облачений таинственно блестел в жёлтом сиянии лампады, что денно и нощно горела перед иконами.

Учитывая состояние, в котором я тогда находилась — неудивительно, что в моих глазах едва прорисованное лицо святого Сергия приобрело необычные пропорции.

Его глаза ожили, и я почувствовала в них настоящий взгляд. Явно не взгляд великого святого, но скорее взгляд того Неизвестного, с которым я связала себя.

Я признаюсь вам в ещё большем. Понемногу моя молитва превратилась в подлинное слияние моей внутренней сути с измученным Магом, которым я восхищалась уже с дюжину часов. И с течением времени слияние становилось всё сильнее, до той степени, что я уже не чувствовала своего существования даже телесно.

Сладость этого чувства тяжело описать, ибо слова будут слишком слабы и слишком конкретны в сравнении с этим изумительным состоянием абсолютной благословенности. Представьте себе ласку без единого прикосновения, теплоту, в которой нет ничего плотского, множество поцелуев, не дотрагивавшихся ни до единого места. Если вы можете представить себе то особое наслаждение, что приходит от такой нежности, вы приблизитесь к пониманию того, что я чувствовала в тот момент, и вы согласитесь со мной в том, что ни один простой смертный, сделанный из того же, из чего и все, не сможет погрузить женщину в столь великое удовольствие.

Всё моё естество наслаждалось этим состоянием сладострастного небытия, и сила, что опьяняла меня, не имела границ. Это была необъятность Бесконечного, захватившая меня и уничтожавшая меня, и я чувствовала себя безграничной, но не существовавшей…

Ох! И почему же часам надо было начать отбивать свои удары так глупо, вырывая меня из этого блаженства?

Три металлических удара, холодных и безразличных.

Я поднялась на ноги и посмотрела вокруг себя. Мебель не сдвинулась — ничто в спальне не участвовало в моём волшебстве.

Я растянулась на кровати и позвонила в колокольчик своей старой служанке.

Она пришла совершенно спокойно, без стука в дверь, и сказала своим ласковым голосом: «У Вас только сейчас появился аппетит?»

Я действительно ничего не ела с прошлой ночи.

«Принесите мне немного молока и чёрного хлеба.» — ответила я.

Она вышла так же, как и вошла, достаточно спокойно, очень медленно, и снова пришла через полчаса с едой, о которой я её попросила.

«В гостиной какие-то гости, — сказала она, ставя тарелку на стул у кровати, — какие-то соседи останутся у нас на ночь.»

«Няня, скажите моей матери, если она будет беспокоиться обо мне, что я не буду спускаться вниз до завтрашнего утра. Мне докучают визиты.»

«Как скажете, душенька моя, — произнесла пожилая женщина. — Но скорее всего, никто ничего не будет спрашивать, ибо Вы на каникулах и можете наслаждаться свободой…»

«Гостям мы приготовим южную спальню.» — добавила она.

«Тем лучше.» — сказала я, толком не зная, почему.