Сакральные древности Крыма. Мифы, легенды, символы, имена и их отражение в искусстве - [61]

Так Альмитис Таврический, упомянутый Аррианом — вероятно, местное название Святилища, которое греки назвали Партенит, то есть Девичий. Это подтверждает высказанное выше предположение о том, что его догреческое, местное название, подчеркнутое эпитетом «Таврический» восходит к слову Альма — Дева. Тогда и крепость Алма-Кермен в устье реки Альмы обретет смысл — не «крепость-яблоко» или «река-яблоко», а Девичья крепость, которых мы уже насчитали немало в этом краю. Рискнем высказать и еще одно предположение. Выше упомянуто, что селение Лампады и Альмитис, возможно, составляют одно. Выводя смысл слова Лампас, Лампада из греческого, обычно связывают это с факелом или маяком. Но если здесь жили тавры и скифотавры, то и название это бессмысленно выводить из греческого. Вот как звучало оно у арабского географа XII столетия Эдризи: Лебеда, urbs Lebedah. В свете всего, что уже было сказано выше о Деве и о Лебеде, соседство этих двух названий дает словосочетание, о котором, наверное, проницательный читатель уже догадался — Дева-Лебедь!

После этих предположений не будет слишком дерзким расшифровать «амазонка» как «альма-сван», дева-лебедь, белая дева — название, относимое оракулом к служительницам Афины и Артемиды. И это тем более убедительно, что еще не слишком далеко разошедшиеся славянские и германские языки в древности сохраняли понятное для обоих название лебедя — «птица-матерь Сва» Влесовой книги. Подобное сближение мы находим и в «Эдде», где «Swanhit» имеет смысл «Девы-лебедя». Созвездие с этим именем могло представлять божественного предка, помещенного на небо в древности.

Представляет интерес еще одно соображение, выдвинутое Моро де Жоннесом. В иероглифике знак opt означал лебедя. Если воспользоваться этим переводом Шампольона, то оно дает точное объяснение частоты слога «оп» в именах нимф: Антиопа, Астеропа, Халкиопа, Меропа, Европа и т. д. Первая — королева амазонок, четыре остальные — дочери Атласа, ставшие супругами богов и родоначальницами народов Греции.

Лебеди изобилуют в озерах Крыма и полуострова Таманского, пишет Моро де Жоннес, и это нередко отмечалось путешественниками. Известный исследователь Дюбуа де Монпере поэтически описывал их стаи, взлетающие над зарослями тростника.

Итак, может быть выстроена цепочка в духе «логики мифа», прихотливой и своенравной. Дева-лебедь — алма-суон — служительница Лунной богини — Девы, Артемиды, трехликой Гекаты, а возможно, малоазийской Кибелы. Ифигения, оказавшись в Таврике, претерпела существенное изменение: Артемида, согласно античному автору Никандру, превратила ее в вечно юное и бессмертное существо, с переименованием в Орсилохию (вероятно, одно из имен богини Девы). Согласно другим версиям, Ифигения по решению Артемиды становится божеством — Гекатой (вероятно, ипостась той же таврской Девы). Главное божество выступает в мужской и женской ипостаси: вот почему в греческом «переводе» перед нами оказалась пара богов с греческими именами — Ахилл-Понтарх — Ифигения. Другая традиция избирает в подруги владыки острова самое Лебедь, превращая ее в «Царевну-Лебедь».

Однако Лебедь, приняв женский облик, несет на себе божественные знаки — «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит», благодаря которым мы безошибочно узнаем в ней «Лунную богиню», являвшуюся под именами Артемиды, Ифигении, таврской Девы, Царевны-Лебедь…

Остров мистерий

В пушкинской сказке дана и топография острова: «А теперь нам вышел срок, едем прямо на восток, мимо острова Буяна в царство славного Салтана». Остров Белый — единственный крупный остров Черного моря, следуя мимо которого в восточном направлении, можно попасть в Таврику, в Боспорское царство, в Тамань и раннесредневековое Тьмутараканское княжество и т. д.

Приведенная реконструкция мифа-сказки раскрывает «чудный остров» как остров мистерий, где растет Древо мировое; посвящаемый, пройдя символическую смерть, обретает «второе рождение». Разумеется, только по мере угасания обряда складывалось повествование о нем — миф, сказка — которая, воспроизводя многие детали ритуала и то, что при этом рассказывалось посвящаемым как величайшая тайна, — уже многое в самом обряде не понимала. Распад общественного института инициации, подобно фейерверку, рассыпал по миру волшебство сказочных сюжетов и образов. Им суждена была долгая жизнь в мире человеческой фантазии. Сами же мистерии перешли на иную ступень, уйдя в тень и сохраняя свои сокровища для немногих избранных; но это уже другая история.

Словоохотливость греков в своем роде прямо пропорциональна забвению первоначального сакрального символического смысла ритуалов, угасанию мистерий. Поэтому неслучайно «чудный остров» превращался в царство мертвых, который непременно должен был посетить посвящаемый; вторая же половина обряда — возрождение — отсекалась. И это понимание, более близкое секуляризованной «светской» науке, постарались закрепить ее представители, хотя скрупулезный и тщательный анализ материала, безусловно, является их большим достоинством.

Каким образом в русскую волшебную сказку попала кельтская друидическая традиция? О следах присутствия кельтов в Малой Азии и северном Причерноморье в античную эпоху говорилось выше. Для начала нашей эры таких следов сохранилось больше. Исследователями отмечены свидетельства соседства готов и кельтов в языке в период миграции готов на юг во II–III веках н. э. Ф. Браун в труде «Розыскания в области гото-славянских отношений» (Спб., 1899) констатирует «присутствие более или менее значительных поселений кельтских в соседстве с готическим районом, то есть в южнорусских степях»