Сафьяновая шкатулка - [51]

— Между прочим, как поживает твой этот, как его, ну этот майонез Чорекчян? Как он? Перестал тыкать на свою сберкнижку?

— Он никогда и не тыкал на сберкнижку.

— Но он, наверно, держит сберкнижку во внутреннем кармане пиджака, у самого сердца.

— Будь у тебя книжка, ты бы тоже держал у сердца.

— Люблю, когда режут правду-матку! — Славик залился смехом.

Нора удивленно обернулась к нему:

— Слава, у тебя сегодня смех необычный, ты перестал икать.

Славик оборвал смех, сказал смущенно:

— Становлюсь взрослым.

— Не надо, Слава, милый, не надо.

— Становиться — это не значит стать, у меня впереди целая жизнь, еще успею.

В конце аллеи между деревьями показался громадный обод «чертова колеса» с разноцветными клетками. Он вертелся пустым. Нет, в двух клетках были люди.

— Покатаемся?

— Тебе очень хочется кататься?

— Всю жизнь мечтаю.

— Ну тогда пойдем, только не на колесо, а на качели.

— И то хлеб.

Слава пошел за билетами к кассе, а Нора — к барьеру, отделявшему площадку от качелей.

Там было четыре лодки на металлических прутьях. На крайней уже качалась парочка, девушка притворно-испуганно взвизгивала. Они выбрали среднюю лодку. Славик помог Норе подняться, потом раскачал лодку и вспрыгнул в нее.

С каждым новым взмахом лодка набирала высоту, взмывая все выше и выше. Волосы Норы трепались на встречном ветру, то отлетая назад, то прикрывая лицо. Площадка со всеми постройками, аттракционами, детьми то стремительно летела навстречу, то уходила все дальше вниз. А на соседней лодке визжала девушка, притворяясь, будто ей страшно. А впереди громадное «чертово колесо» медленно вращалось в воздухе, словно сорвавшееся с чудовищной колымаги; оно останавливалось и не могло остановиться. Площадка, дети, аттракционы, «чертово колесо», «чертово колесо», аттракционы, дети, площадка, площадка, дети…

— Тебе не страшно?

— Нет!

— Врешь, тебе страшно! А ты кричи. Ты кричи, визжи, будто ты сейчас упадешь, будто у тебя сейчас будет разрыв сердца. Видишь, как она кричит? Кричи и ты!

— Мне не страшно, мне хорошо!

— А почему же ты такая бледная?

— Мне не страшно!

Площадка, дети, аттракционы, «чертово колесо», «чертово колесо», аттракционы, дети, площадка, дети…

— Славик, ты что?

— Я к тебе иду…

— Ты сошел с ума! Не смей! Упадешь, Слава!

Но он уже стоял посреди лодки, держась за поручни, за те самые, которые сжимала Норина рука. Лицо его было совсем близко от ее лица.

— Я хочу поцеловать тебя. Я ведь ни разу тебя не целовал!

Снизу донесся крик механика:

— Эй, малый, перестань хулиганить, слышишь?!

— Я не хулиганю, я хотел ей на ухо слово сказать!

— На земле места нету, что ли?

— Нету, понимаешь? — заорал Славик. — Нету на земле места, и нету на земле времени!

— Ты что, дурак? — спросил снизу механик. — Знал бы, что дурак, не пустил бы в лодку!

Он сердито повернул рычаг, дно лодки громыхнуло по поднявшейся тормозной колодке, скорость сразу убавилась, а через минуту лодка остановилась. Все стало на свои места — и «чертово колесо», и дети, и аттракционы, и площадка… Славик вышел из лодки, взял протянутую Норину руку, помог спуститься.

— Возьми меня под руку, у меня ноги подгибаются, — сказала Нора. — Я сейчас упаду.

— Тут не страшно упасть, всегда можно подняться, — сказал Славик, беря ее повыше локтя. — Даже синяка не будет. — Он повернулся к механику: — Любовная лодка разбилась о быт… Привет, шеф!

— Где разбилась? Чего врешь? — возмутился механик.

— Вру, — согласился Славик. — У нас свобода слова, хочу — вру, не хочу — не вру! А вот ты целую минуту зажал, я по часам сверял, вместо десяти минут мы катались девять.

— Что-о? — озлился механик.

— Ладно, не бойся, жаловаться не буду, я сегодня добрый.

— Знал бы, что ты дурак, не пустил бы в лодку, — повторил механик.

— А ты в другой раз потребуй справку о состоянии здоровья.

Они опять пошли по аллее. Нора высвободила свою руку из Славиной и пошла на несколько шагов впереди. Слава сорвал ветку акации с аккуратненькими рядами листиков и стал обмахиваться ею.

— Зачем ты это сделал, Слава?

— Что сделал?

— Ну там, на лодке…

— Надо же было показать людям, как я страдаю!

— Ты действительно дурак.

— Механик это понял раньше тебя. Скажи что-нибудь поновее.

— Ты глупый, развязный мальчишка.

Он свернул с аллеи, сел на землю, опустив ноги в высохшую поливочную канаву с почерневшими водорослями по краям.

— Нора.

— Что?

— Помнишь, когда мы вышли из кино, и ты из автомата звонила куда-то?

— Помню.

— Ты звонила к нему?

— Да.

— Понятно.

— Ну что?

— Если бы ты променяла меня на этого Чорекчяна, я бы тебя убил.

Нора быстро повернулась к нему:

— Повтори, что ты сказал!

— Мою двухкопеечную монету, говорю, жалко…

— Слава, умоляю, повтори! Повтори, что ты сказал!

Славик с недоумением посмотрел на ветку акации и отбросил ее прочь.

— Если бы ты вышла за Чорекчяна, я бы убил тебя. Но ты этого не сделала.

Нора смотрела на него и улыбалась, а по бледным щекам ее катились слезы, и она вытирала их кончиками пальцев. Она поняла, что Славик прощал ее. Она поняла и то, что Славик прощался с нею, прощался без крика, прощался тихо, продолжая любить ее.

— Я тебе буду писать, можно? — спросил он.

— Как это писать? — не поняла Нора.