Сафьяновая шкатулка - [44]

— Мы оба чокнутые, — сказала Нора.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, оба чокнутые и счастливые.

Она не знала, как объяснить свой приход. Она не могла объяснить этого даже себе. После работы она вышла на улицу и внезапно почувствовала, что сейчас пойдет к Фриду. Не может не пойти. Зачем? Она не знала этого. Да и не пыталась узнать. Это было сильнее ее, сильнее любого объяснения, сильнее всего, что могло бы помешать ей пойти к Фриду. Дверь в его комнату была распахнута настежь. Нора, не постучавшись, шагнула внутрь. И замерла на пороге. Она едва сдержала крик — то ли радости, то ли страха, то ли внезапной острой горечи. Она и сама не знала, что это было — радость, удивление, горечь, страх? Скорее — все вместе.

Фрид стоял у окна. Стоял во весь рост. Большой. Это было самое первое, безотчетное впечатление — неожиданно большой и плечистый. Он был в белой сорочке с расстегнутой верхней пуговицей на воротнике, с рукавами, по-старомодному перехваченными в локтях резинками, с черными волосами, беспорядочно падавшими на лоб. Левой рукой он опирался на мягкую матерчатую спинку кресла, правой — на подоконник… Нора знала, что подоконник высокий, почти по грудь ей. Но теперь он казался намного ниже, по пояс Фриду. И вся комната, и все, что в комнате, — все было меньше обычных своих размеров.

Нора окликнула почему-то шепотом:

— Фрид Степанович…

И испуганно умолкла. Фрид уходил от нее. Уходил быстро, стремительно, непоправимо стремительно. Его уже не было в комнате, ставшей вдруг маленькой, пустой и чужой. Стояло пустое, никому не нужное кресло на гнутых ножках. Стоял хорошо одетый молодой мужчина у раскрытого окна. И на его ногах были очень чистые, безжизненно чистые туфли…

— Что ты застыла там? — спросил чужой голос.

— Ничего… я просто так…

Фрид рассмеялся тихо, почти беззвучно.

— Ну-ка, подойди ко мне.

Нора подошла, посмотрела на чужое лицо. Подбородок с ямочкой посредине приходился на уровне ее глаз. Он тоже был чужой.

— Красиво, правда? — сказал Фрид.

— Что красиво? — не поняла она.

— Да ты в окно смотри. Яблони в цвету. Не хочется сравнивать их с невестой в свадебном наряде. Избито. А другого сравнения не могу придумать. Попробуй ты.

— А это обязательно?

— Пожалуй, ты права. Скажи, Нора, ты пришла по очень срочному делу?

— Я пришла без всякого дела, я пришла просто так.

— Хорошо. Тогда сорви мне веточку. Но чтобы не слишком много цветов и чтобы не совсем раскрывшиеся были.

Нора вышла. Фрид прибавил ей вдогонку:

— Деду Акобу на глаза не показывайся, не любит, когда деревья ломают.

Дворик был небольшой, чистенький, в центре крохотный — пять или шесть деревьев — яблоневый садик. Справа от сада во всю длину двора в ряд четыре комнаты с высокими дощатыми потолками и застекленными галереями, увитыми виноградной лозой. Две из этих комнат занимал Фрид, остальные две — единственные его соседи, дед Акоб и его жена тетка Тагуи, которые, собственно, и заменяли ему отца и мать. Каждому из них было за шестьдесят. Когда-то это была многочисленная семья. Потом она стала редеть: два сына погибли на фронте, дочери повыходили замуж и разъехались по разным городам.

Слева от садика, в глубь двора — широкая асфальтированная дорожка. Она тянется от ворот и другим концом упирается в приземистое сооружение, обшитое листовым железом. Это гараж. Фрид держал там своего голубого «Москвича», купленного в складчину с Алексеем Коробовым. Коробов и перевел машину на ручное управление. Для удобства Фрида.

Нора вошла в садик. Пригнула к себе ветку, осмотрела. Нет, эта не годится: цветы на ней, словно боясь показаться слишком невзрачными, распустились вызывающе роскошно, как на обложке иллюстрированного журнала. Нора перешла к другому дереву, посмотрела сквозь ветки на Фрида. Он все еще стоял у окна.

— Фрид Степанович!

— Да?

— Я вам сейчас скажу что-то, и вы рассердитесь на меня!

— Ну-ка давай.

— Вы чужой. Сегодня вы очень чужой!

Фрид подумал немного, затем улыбнулся.

— Чему вы смеетесь?

— Не чужой, Нора, — сказал Фрид, продолжая улыбаться. — Просто мне иногда очень надоедает смотреть на людей снизу вверх. Как-никак во мне метр восемьдесят! Ну что там ветка?

— Сейчас.

Во двор на малом ходу въехал голубой. «Москвич». За рулем сидел Алексей Коробов. Он поставил машину перед закрытым гаражом, вышел, сердито треснув дверцей, и направился к Фриду, чертыхаясь без запятых:

— Опять надел эти идиотские штуковины черт бы их побрал совсем рехнулся…

— Ты бы хоть с паузами ругался, что ли! — сказал Фрид. — Все же легче будет…

— Какая там к черту пауза, когда такое…

— Нора, сорвала ты ветку? — Это уже в предупреждение Коробову, чтоб не слишком увлекся крепкими словами в присутствии дамы.

Коробов быстро обернулся, смущенно почесал вздернутый нос: Нора выходила из садика, критически разглядывая сорванную ветку. Она сказала:

— Добрый день, Алексей Иванович. Вам нравится ветка?

— Гм… прелесть… Это мне?

— Фриду Степановичу.

— Так я и думал. Пожалуйста, Нора, сорвите мне тоже. Только поищите хорошенько, а то я привередлив в таких делах. Поищите хорошенько…

— Полчаса? — спросила Нора.

— Минут десять.

— Ладно.