Сафьяновая шкатулка - [42]

Армен перестал улыбаться.

— Что с тобой, Нора? Ты сегодня такая взвинченная.

— Просто я ужасная дрянь. Я знаю, что не должна вести себя так. Ты не сердись на меня. Я и сама не знаю, отчего это.

— Я могу тебе чем-то помочь? — спросил Армен, пытливо глядя на нее.

— Помочь?

Армен улыбнулся и сказал:

— Это уже второй звонок. Пойдем сядем?

Во время антракта Армен хотел угостить ее мороженым, но она отказалась от мороженого. Спросила:

— Антракт долго будет продолжаться?

Армен обиделся.

— Тебе не нравится «Фауст»? — спросил он.

— Почему? — сказала Нора. — Мне нравится «Фауст».

— Может быть, — пожал плечами Армен. — Но я сейчас говорю о другом. Если хочешь, уйдем.

— Нет, — сказала Нора, — я хочу досидеть до конца. Они вышли из театра поздно вечером. Было холодно. По небу стремительно уносились обрывки облаков, гонимые северным ветром. Армен хотел взять такси, но Нора отказалась. Сказала, что лучше пешком, потому что погода хорошая. И еще сказала, что она понимает: когда идешь с девушкой, положено развлекать ее, но пусть Армен не думает об этом, ей и так не скучно. Армен улыбнулся.

— Хорошо, будем идти молча. Но, если тебе станет совсем невмоготу, ты дай мне знать.

— А почему это совсем невмоготу? — насторожилась Нора. — Мне вовсе даже…

— Ну понятно, — рассмеялся Армен.

Нора удивленно взглянула на него.

— Почему ты все время смеешься, Армен?

— Либо я должен смеяться, либо поддаться твоему настроению. Лучше уж смеяться. Ну а теперь давай молчать. Вечер действительно хороший.

Но долго молчать Нора не могла.

— Скажи, Армен, вот ты такой умный, ты, наверное, все знаешь. Скажи мне… Вот с человеком случилось несчастье, большое несчастье. Еще с войны. Все вокруг ходят, а он — нет, все радуются жизни, а он — нет. Скажи, Армен, каким должен быть этот человек, по-твоему?

Армен сказал осторожно:

— А может, оно выдумано, это несчастье? Бывает ведь так, человек придумывает себе несчастье, а потом всю жизнь носится с ним…

— Нет, — сказала Нора. — На войне несчастья не выдумывают.

— Видишь ли, — сказал он, — такие люди чаще всего бывают озлоблены… Их, разумеется, можно понять. Я, например, знаю людей, которые даже сейчас, через пятнадцать лет после войны, винят парней моего возраста в том, что они не «нюхали пороха». Сколько же я должен преклоняться перед теми, кто нюхал этот самый порох? Ничего не поделаешь, меняются времена, меняются герои. Это не от нас. Это как мода на платье. В общем, повторяю, по-человечески понять их можно.

Нора искоса посмотрела на его красивый овальный профиль.

— Скажи, Армен, а на партсобрании ты бы это же самое сказал?

— Нет, разумеется, — усмехнулся Армен. — Да такое и спрашивать не станут. Есть дела поважнее.

— Да, конечно, есть дела и поважнее, — вздохнула Нора. — Где-то здесь троллейбусная остановка…

— Хочешь на такси? — спросил Армен.

— Нет, — ответила Нора и пошла к троллейбусной остановке. Следом за нею шагал Армен. Он понимал, что вечер безнадежно испорчен, хотя и не знал, кто в этом виноват.

А на другой день Нора с улыбкой смотрела, как Славик разыгрывал сцену ревности к тому сазану, фитилю, дубу…

— Как его там… Армен, что ли?

— Армен Давидович, — уточнила Нора.

— Что-о?! Да я твоему Армену Давидовичу все конечности переломаю! О чем ты с ним разговаривала? Он в любви тебе объяснялся, да? Или сберкнижку показывал?

— Нет, он все больше про моду говорил…

— Какую моду?

— На платья и всякое другое, — сказала Нора.

Славик принялся взвизгивать и икать.

— Вот размазня! К такому и ревновать совестно!

— Он очень видный мужчина, — сказала Нора. — И к тому же у него кандидатская степень.

Но Славика это уже не интересовало. Он небрежно отмахнулся, взглянул на часы, потом схватил Нору за руку:

— Бежим!

— Пожар, что ли?

Было хуже, чем пожар: у билетной кассы кинотеатра бурлила огромная толпа. Славик два раза нырнул было в эту толпу, но его тут же выплеснуло. Не пробиться! А до начала сеанса осталось четыре минуты.

— Дай я попробую, — сказала Нора.

Это был самый верный и самый дурацкий способ из всех возможных. Ничего не поделаешь, ради того, чтобы посмотреть итальянский неореализм, приходится идти на жертвы. Славик с величайшей неохотой отдал Норе деньги, стараясь при этом не глядеть на нее. Нора наметанным взглядом женщины выбрала объект поинтереснее, а главное, поближе к кассе — это был мужчина примерно одних лет с Арменом Чорекчяном — и, нежно улыбаясь (так, что у Славы даже лицо перекосилось от досады и возмущения), протянула ему деньги:

— Не возьмете ли мне два билетика! Умоляю вас! Ну пожалуйста!

Мужчина посмотрел на нее — улыбнулся. Потом посмотрел на деньги — и перестал улыбаться:

— Два?

Надвигалась катастрофа. Но Нора и бровью не повела:

— Да, мне и подруге, вон она стоит, — и показала глазами на восьмигранную колонну, окрашенную под мрамор. Мужчина опять улыбнулся.

— О, конечно!

Через минуту он вновь возник перед Норой.

— Вот ваши два билета…

— О, благодарю вас! — Нора выхватила у него билеты.

— Мы еще встретимся в зале, ведь наши места рядом, правда?

— О, благодарю вас! Слава, идем!

Мужчина растерянно посмотрел на мрачно — туча тучей! — надвигающегося Славика, затем усмехнулся и дружелюбно помахал Норе рукой.