Сафьяновая шкатулка - [41]

— А потом? — спросила Нора.

— А потом выяснилось, что ранение было серьезнее, чем казалось. — Коробов поискал глазами, нет ли курящих поблизости. Никого не было. Коробов помял в руке сигарету, бумага порвалась. Он скомкал ее и отбросил прочь.

— А дальше? — спросила Нора. Она, видимо, ощупью, интуитивно, шла к тому главному вопросу, о котором, вероятно, и сама не догадывалась.

— А дальше как водится: от него ушла жена…

— Стерва, — отчетливо, без нажима сказала Нора.

— Допускаю. Только при нем не советую повторять этого: страсть как не любит крепких выражений. Редко слышит и отвык от них. Он ведь у нас в некотором смысле нелюдим.

Они молча дошли до следующего угла.

— Расскажите мне о нем еще, — попросила Нора.

— Что именно?

— Я… не знаю, как с ним разговаривать.

— Доверчив, как дикарь, именно поэтому обмануть его трудно: на это надо решиться, а решается не каждый. И вообще дурные люди не приживаются в его доме.

— А еще?

— Обостренная, почти болезненная интуиция.

Норе захотелось вдруг остаться одной.

— Ну, теперь мне близко, за угол вон того дома.

Коробов остановился, взял ее протянутую руку и крепко сдавил в своей.

— Спокойной ночи, Нора.

— Спокойной ночи.

Она свернула за угол. Сделала несколько шагов и обернулась. Коробов еще не успел скрыться за противоположным домом, он только пересекал улицу и, должно быть, не очень спешил уходить.

— Алексей Иванович!..

Коробов остановился посреди асфальта, затем повернулся, чтобы подойти к Норе.

— Не надо! — сказала Нора. — Стойте там!

Коробов остановился.

— Алексей Иванович, можно вас спросить?..

— Да.

— А… а как вы думаете… я прижилась там?..

Коробов не сразу ответил. Это и было главное, к чему она шла все это время вслепую, на ощупь.

— Не знаю, — ответил он.

— Спокойной ночи! — сказала Нора и пошла по узкой, как расселина в скале, темной улице.

4…7…4…9… Короткий гудок.

— Слушаю! — Голос, который она узнала бы из тысячи. — Алло! — Мягкий, густой, в трубке он кажется звонче, чем на самом деле. — Говорите же, я слушаю! Что за черт!.. Да нет, просто кто-то валяет дурака. — Это он, наверно, кому-то, кто сидит у него. Щелчок. Короткие гудки отбоя: ту-ту-ту. «Будто нельзя было дождаться, чтобы я первая положила трубку», — подумала Нора с обидой, но потом сообразила, что Фрид не мог знать, кто это молчит в трубку.

До чего здесь шумно… Нора оглядела помещение проектного бюро. Столы, чертежные комбайны, за ними проектировщики, чертежники, копировальщицы. Две машинистки оглушительно щелкают на машинках, будто стараются перещелкать друг друга.

Она вышла в коридор. Там возле раскрытого окна стоял Армен Чорекчян и курил сигарету. Он работал в лаборатории заместителем начальника и имел кандидатскую степень. И все в нем было строго выверено, будто взвешено на лабораторных весах: знания точно соответствовали званию, серьезность — должности, даже очки соответствовали солидности. Все как по формуле. Ему было немного меньше тридцати лет.

Он увидел Нору, подошел, сдержанно улыбнулся.

— Весна, — сказал Чорекчян и показал на деревья, высаженные по краю тротуара, они были усыпаны крупными пупырышками набухших почек.

Нора попросила сигарету.

— Вы разве курите? — удивился Чорекчян.

— Давно. С детства привыкла.

Чорекчян снисходительно улыбнулся, сделав вид, что поверил ей, и предложил сигарету, потом зажег спичку.

На второй затяжке Нора поперхнулась, отчаянно закашлялась, протянула сигарету Чорекчяну и показала пальцем, что ее надо выбросить.

— Нора, вы еще не решили? — спросил он, выбрасывая сигарету в окно.

— Насчет «Фауста»?

— Да.

— С вами? — сказала она.

Чорекчян нахмурился.

— Я, конечно, понимаю, у вас такая экспансивная натура, и я для вас в известной степени скучноват, но…

— Армен, миленький, вам ли не знать, что самый скучный человек тот, кто не знает, что он скучный. Конечно, мы пойдем на «Фауста». Я с удовольствием пойду.

— Значит, мне взять билеты? — обрадовался Чорекчян.

— Берите.

Она пришла в закрытом черном платье и выглядела излишне строгой и старше своих лет, У входа в театр стоял Чорекчян и накручивал билеты на палец. И в его костюме, и в манере одеваться была строгая лабораторная выверка: в меру дорого, в меру строго, в меру просто, как в журнале мод.

— Вы очень солидный в этом костюме, — сказала Нора. — Так и хочется назвать вас по имени и отчеству. Скажите, Армен, а к вам люди легко приживаются?

— Приживаются? — Армен не понимал, что это значит применительно к людям. — То есть по работе, вы хотите сказать?

Нора не стала объяснять.

— Нет, это я так просто… Ну пойдемте, а то скоро начнется. Берите меня под руку. Смотрите, на нас уже обращают внимание.

— Вы красивая девушка, — сказал Чорекчян. — Вас нельзя не заметить. Давайте сегодня будем на «ты».

— Давайте, — кивнула Нора, — пусть все знают, что эта красивая девушка — ваша.

Чорекчян смутился и, чтобы скрыть это, неожиданно рассмеялся и сказал:

— А ты проницательнее, чем я думал, с тобой не так-то просто.

— Нет, зачем? Как раз просто. Захотели — и у вас красивая девушка, захотели — и показали ее другим, пусть любуются, от вас не убудет, верно? Даже наоборот! Почему бы не показать — это ведь так понятно… Хуже, когда рядом нет красивой девушки, Армен, и некого людям показывать. Вот что хуже.