Сафари - [52]
Разворачивались мы, оказывается, потому, что старик решил заехать в бома и взять с собой юношу, немного говорившего на суахили. Выслушав мою просьбу показать дорогу к пещерному городу, парень понимающе закивал головой. «Мабомбоко, — объяснил он старику. — Развалины».
Как и все молодые масаи, юноша был очень красив: высокий, стройный, с правильными чертами гордого лица. Бритую голову венчал парик, сплетенный из сухожилий животных. Под блестящей, вымазанной жиром и краской, кожей играли упругие мускулы.
Масаиленд край красных тонов. Латериты окрасили почвы масайских степей в кирпичные тона. Цвет окружающей земли, очевидно, создал у масаев созвучные природе представления о красоте. Свои домотканые тоги они пропитывают красной охрой. Мораны — юноши, главное занятие которых любовь и упражнения в доблести, — раскрашивают себя красной краской, а их подруги, выходя на вечерние танцы, разрисовывают лица красным орнаментом. Масаи разрушают термитники, чтобы превратить материал домов насекомых в красный цемент и поверх кизяка покрыть им свои хижины, напоминающие огромные буханки хлеба. Масаи боготворят скот красной породы и никогда не охотятся на антилоп и газелей, по тому что те тоже коричневые, красноватые, желтые, а следовательно, сродни скоту. Только в своих бисерных украшениях масаи изменяют красному цвету. Бесчисленные ожерелья и мониста, закрывающие их красивые тела, играют всеми цветами радуги. Масаи — моя страсть Когда мне надоедает однообразие жизни в Найроби, я еду к масаям.
Но сейчас мое внимание поглощают не они, а спуск с уступа. На дорогу здесь нет даже и намека. Мы просто скользим по склону горы, усеянному огромным камнями. Это очень подходящее место для тренировки альпинистов, но никак не для спуска на машине. Когде мне успешно удавалось объехать камень, масаи удовлетворенно щелкали языками. Некогда камней впереди не было и я придерживал машину, стремящуюся разогнаться вниз, они явно проявляли недовольство: зачем плестись, если сама машина хочет ехать быстро?
Зато внизу, вдоль озера, можно развивать бешеную скорость. Берега Натрона покрывает крепкий налет солей, идеально гладкий, но не скользкий. В сухую погоду здесь благодать. Но когда в этих местах выпадают дожди, соленые берега озера превращаются в болото, пропитанное крепкой рапой. Несколько лет назад здесь погибли тысячи розовых фламинго. Соль разъела их лапы, они вязли в топких берегах и не могли взлететь. Теперь их мало на Натроне.
Моран хлопает меня по спине и показывает вправо. Там в отвесной стене уступа видны ниши и дыры, которые, если приглядеться, оказываются проемами дверей, окнами, проходами между жилищами, обвалившимися сводами комнат. Большое, никем не исследованное, никому не известное селение, высеченное в розовом туфе.
— Кто строил его? Масаи? — спрашиваю я морана.
— Апана, масаи. Нет, не масаи, — отрицательно качает он головой. — Мбулу, люди племени мбулу.
Мбулу — это небольшое племя, живущее неподалеку от Натрона, среди масаев. Их племенная организация была разрушена несколько столетий назад вторгшимися с севера нилотами.
По красной осыпи я добрался до вырубленных в склонах жилищ. Постройки располагались вдоль террас, которые когда-то служили улицами. Кое-где в конце террас стояли туфовые столбы, а на верхней улице возвышалось нечто вроде пирамиды.
Древние постройки на берегу озера Натрон отнюдь не единичны в этом районе. На другой день с помощью тех же масаев я добрался до каменных развалин древнего города Энгарука, скрытых среди колючих зарослей восточного склона вулкана Лоолмаласин. Этот огромный город известен историкам и обследован доктором Л. Лики, ученым, внесшим огромный вклад в изучение археологии н палеонтологии Восточной Африки.
Энгарука потрясает воображение. Это колоссальный покинутый город среди скал и пыльных, уходящих из-под ног осыпей. Его строителям приходилось иметь дело не с мягкими туфами, а с твердыми породами. И тем не менее по склонам холмов здесь вырублены террасы, на которых, как и на берегу Натрона, стоят каменные дома и пирамиды. Жители Энгаруки не знали цемента, но их постройки в большинстве своем хорошо сохранились.
Доктор Лики оценивает возраст Энгаруки примерно в триста лет. Он насчитал в городе около семи тысяч домов. В них жило самое меньшее сорок тысяч человек. Раньше ученые считали, что крупные города, не уступавшие по размерам европейским, существовали в Восточной Африке только на побережье, где в средние века расцвела одна из величайших африканских цивилизаций — суахилийская культура. Открытие Энгаруки заставляет пересмотреть этот взгляд.
Лики не удалось найти в Энгаруке каких-либо предметов, которые бы позволили судить о занятии его жителей. Но совсем недавно департамент древностей Танзании провел новые раскопки и нашел несколько бусинок и ракушек-каури, близких к тем, что использовались как украшения и применялись вместо денег жителями суахилийских городов Ламу, Момбасы, Килвы. Обитатели Энгаруки знали железные орудия, а живущее неподалеку племя сонжо, как говорят, еще недавно плавило железо. Танзанийские ученые утверждают, что Энгарука существует уже тысячу лет, они назвали ее «городом раннего железного века». А если это так, то не правомочно ли предположить, что Энгарука — один из тех внутри-материковых городов, с которыми поддерживали деловые отношения и торговали купцы великих городов суахилийского побережья.
