Садыя - [2]
И когда, чему-то усмехнувшись, он шел по выжженной солнцем траве к колышку, вбитому геодезистами, трогал его носком сапога, делал пометки на карте, определяя исходные позиции для разведчиков, — она забывала, что Саша только геолог. В эти минуты перед ней был полководец, подготовляющий большое наступление. Еще не известно было, где вырастет город, еще не известно было, как покажет себя нефть, — но Садыя уже верила, что на землю эту придут тысячи людей.
За эти годы боль в душе притупилась: время само вылечивало и успокаивало, навалив на нее столько забот и дел.
Но и теперь Садыя не могла думать об этом равнодушно. Строго взвешивая все, что осталось на сердце, она честно — за себя и детей — берегла его память, память отца и мужа. Но она не могла простить ему даже теперь, даже ушедшему, то, что он скрыл от нее: важное, тайное, обидное. И то, что выявилось потом, она не хотела бы знать, не хотела связывать с памятью о нем.
Вспоминая все это, Садыя почувствовала, как давящий комок подходит к горлу.
В ту же минуту неожиданно кто-то положил на ее плечо руку:
— Простудитесь. Вы совсем мокрая.
Она вежливо поблагодарила. Быстро спустилась в каюту, скинула мокрый плащ, легла. И сейчас же встали перед глазами мальчики. Спят теперь, умаявшись за день, а тетя Даша штопает носки и ждет ее. «Что бы я делала без тебя, Дашенька!»
Долго лежала с открытыми глазами. «Нет, нет, город будет, будет, будет». Она ясно видела его будущее, она в нем работала, она им жила.
Шум за окном, казалось, стихал, уходил… или действительно было так, или сон одолевал ее.
Садыя проснулась, когда в каюту ударил первый луч утра. Она встала и открыла окно. Ветерок шаловливо поиграл занавесками; он как бы извинялся за вчерашнее. Большая, успокоившаяся после буйной и разгульной ночи Кама неторопливо дышала широкой грудью, отдыхала.
Садыя долго с восхищением смотрела на реку. Была в ней сейчас своя невысказанная поэзия, своя недоступная красота.
Очень далеко вынырнула лодка, она слегка качалась. Садыя как бы очнулась. Лодка напомнила о человеческом присутствии, о том, что есть иная действительность. Садыя вновь вспомнила о муже, погибшем в этих холодных, вчера страшных, сегодня умиротворенных волнах, — и не почувствовала боли, ибо все связанное с ним ушло далеко в выстраданное и отболевшее прошлое.
2
Мутные, ненужные мысли. Андрей Петров, семиреченский казак, развалился на койке, закинув ноги в сапожищах на железную спинку; на лице, покрытом маленькими веснушками, забота и нетерпение; будто в мире, в котором он живет, ему нет дела до всяких дрязг. «И пусть Балабанов запомнит, что в буровой бригаде все равны и никаких поблажек в ней никому нет».
Рядом, тоже на койке, уткнулся в подушку Тюлька, маленький, жилистый, с юркими вороватыми глазами, — не спит, а сам перед собой душу наизнанку выворачивает. Да и как не выворачивать, если на душе болячки остались!
Встретил вчера Тюлька кореша, того самого, кто на стройку его утащил: айда, Тюлька, на нефть, там грош — миллион! И сообщил кореш новость страшную: в больнице умирает Жига.
«Да-а, сыграл, значит, в ящик…»
Перед глазами стоял сильный, крепкий Жига — главарь, скорый на расправу за малейшее отступление от воровских законов. Да-а. С друзьями он был неумолимо строг, требуя от них точного выполнения неписаных законов, с недругами — людьми, отошедшими от воровского образа жизни, — жесток. В тюрьме начальства он не замечал, а всех простых работяг считал своими вассалами и слабинки не давал. О честной работе после заключения не могло быть и речи: вор-«законник», и чтобы работать?! К Тюльке особое отношение. Еще бы! Тюлька — «центровой блатяга, которых в стране несколько рыл». Да и Тюлька старался держать свою марку.
В последний день, как выходить Тюльке на свободу, собрались Ветрогон, Король, Валет и Жига. Играли в карты.
Король был не в настроении, бледный, с оттопыренной вздрагивающей губой. Он тоже уходил из тюрьмы и не скрывал, что пойдет работать на стройку.
— Пасуешь? — Ветрогон щупал Короля узкими проницательными глазенками, и Король знал, что ждет его расправа.
— Шабаш, играть не буду.
— Натурально.
И вдруг:
— На подарочек! — Ветрогон, рыцарь ножа и фомки, бьет Короля в лицо. Тот закрывает окровавленную физиономию, пятится к двери.
Глаза Тюльки наливаются кровью. Знает: и его ждет такая же участь; пересиливая себя, выдавливает:
— Ну, падла…
Ветрогон отводит руку, ожидая удара. Но свирепый Жига смиряет. Знакомый щелчок длинных прокуренных пальцев Жиги, и Ветрогон понимающе кивает головой: с «большим делом», то есть с Королем, покончить поручено ему. Понимает Тюлька: и для его устрашения это тоже. Жует губы. Подпрыгивают карты, Тюлька и Ветрогон взглядами щупают друг друга.
— Делю!
— По кушу!
— Есть во весь!
Тюлька встает. Приподнимается и Ветрогон.
— Натурально, покалякаем.
— Канай на свое место, а меня здесь не было.
Все смотрят на Жигу. Не верит Жига, чтобы Тюлька продался, изменил воровскому закону, — не один год вместе промышляли, крепко рука руку поддерживала; нет, не верит Жига, а потому и не хочет плохого Тюльке: большой дружбой времени спаяны.
В романе «Генерал коммуны» писателя Евгения Белянкина по-прежнему волнуют вопросы общественного долга и гражданской смелости. Герои романа — агроном Сергей Русаков, человек твердого и решительного характера. Большое внимание писатель уделяет теме преемственности поколений. Жизненный подвиг отца Русаковых находит свое продолжение в делах его сыновей — Сергея и Ивана Русаковых.
В романе «Генерал коммуны» писателя Евгения Белянкина по-прежнему волнуют вопросы общественного долга и гражданской смелости. Герои романа — агроном Сергей Русаков, человек твердого и решительного характера. Большое внимание писатель уделяет теме преемственности поколений. Жизненный подвиг отца Русаковых находит свое продолжение в делах его сыновей — Сергея и Ивана Русаковых.Роман «Генерал коммуны» по идее и судьбам героев перекликается с романом «Садыя», написанным автором ранее. В свое время журнал «Молодой коммунист» писал о нем, как о романе, полном поисков и трудовых дерзаний нефтяников Альметьевска, а героиню его — секретаря горкома Садыю Бадыгову — журнал назвал прямой наследницей сейфуллинской коммунарки.
Новый остросюжетный роман Евгения Белянкина, лауреата премии «Золотой венец границы», автора таких романов, как «Застава», «Девятый вал», «Оборона Севастополя», «Империя контрабандистов», «Схватка у Красных камней», повествует о жизни суворовцев. Мальчишки с красными лампасами, мечтающие стать офицерами. Сколько бурлит энергии, присущей этому возрасту. Сколько романтики и безрассудства… Автор нарисовал увлекательную картину жизни подростков с их порой авантюрной психологией и жаждой дружбы. Но вот суворовское училище и курсантские годы позади.
Герои романа Аркадия Первенцева — люди, работающие на авиационном заводе в годы войны. В самое трудное для страны время, осенью 41-го, завод с Украины эвакуируется на Урал, и рабочим предстоит сделать невозможное: уже через месяц после прибытия на новое место завод должен дать фронту самолеты.«Испытание» — роман о героизме тружеников тыла, о братстве народов, о единстве советских людей, вставших на защиту своей Родины.
«…По адресу в повестке Затонов отыскал дом, где помещался суд, и с неприятным, стыдным чувством приблизился к дверям — в судах ему раньше бывать не доводилось. Он ждал увидеть за дверьми что-то необычное, но оказалось, что там обыкновенное учреждение с длинными, не очень опрятными коридорами, где толчется немало народу, хотя сегодня и суббота».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
Роман «Поэма о фарфоровой чашке» рассказывает о борьбе молодых директоров фарфорового завода за основательную реконструкцию. Они не находят поддержки в центральном хозяйственном аппарате и у большинства старых рабочих фабрики. В разрешении этого вопроса столкнулись интересы не только людей разных характеров и темпераментов, но и разных классов.