Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века - [19]
— Это же надо?! — Нина голосила, доводя себя до самого настоящего невроза. — А?! Это ясе надо?!! Надо мне было выходить замуж за мужика без… без…
Нина тут запнулась, потому что матом никогда не ругалась, но с ее уст чуть не сорвалось это единственно точное уместное слово. Она и слово «секс»-то считала неприличным. Она тем более сейчас не могла себе позволить выражаться, что вот уж как месяц занималась на курсах менеджеров-метрдотелей, где и язык иностранный преподавали в объеме делового общения с клиентурой, и этикет, и общее развитие… ну как она могла выражаться, тем более что на курсах, увидев положительность ее натуры, Нину сразу выбрали старостой и профоргом.
— Ну без чего, без чего — говори! — Коля тоже пришел в нервное состояние. — Без чего ты замуж вышла?! Ах ты, Нина, чего ты меня ругаешь, я и сам переживаю, думаешь, легко мне самому. — Он вылез из-под Нины, тоже сел в постели. — Я уж как месяц без него живу. Если, к примеру, на работе узнают, представляешь? Хоть непосредственно это не касается и работоспособность у меня не упала, а все же, ну, некрасиво как-то. Не по форме.
Глаза Нины немного потеплели, производственные резоны Коли в нее тем более проникали.
Помолчали.
Коля снова лежал на спине. Натянув одеяло на подбородок, Нина бросила поверх одеяла взгляд.
— Глянь, Коль, прямо впадина какая образовалась, — сказала она с испугом. — Раныне-то оттопыривало, даже неудобно было (она опять озаботилась, палец к губам поперек приложила). Может, к врачу сходить, чего-нибудь сделать?
— Тут, Нин, врач не поможет… Тут, думаю, какой-нибудь сглаз или к-колдовство. — Он скомкан-но кашлянул в ладонь. — Сейчас вон сколько всяких колдунов развелось и белых и черных магий…
— Да ты меня не пугай, Коль, этого нам еще не хватало…
Она вдруг быстро просунула руку себе под ночную рубашку, с облегчением убедившись, что все на месте. Выключила бра.
— Чаю не хочешь?
— Какой, Нин, чай, три часа ночи.
Помолчали. И вдруг Нина стала нервно хихикать, дергаться плечами.
— Ты что, Нин, не плачь. Мне и так тяжело.
— Да не плачу я, Коль. Вспомнила, слышь, как мы с тобой за сушками в брачную ночь ходили. — Она вдруг уже не сдерживаясь затряслась всем своим жилистым худосочным телом, потеребила Колю за волосы, чего тоже не делала лет восемь. — За су-у-ушками, ой, умора-а, тут обруч надо от бочки, хулахуп надо, а мы… ой… за су-уш-ками-и-и…
После ночного разговора с Ниной Коля почувствовал, что жена была бы не против возобновить прерванные супружеские отношения, если бы… Соскучилась она, что ли? Или на курсах своих что почерпнула про здоровые семейные отношения, про обмен веществ… Сейчас и по телевизору про это много.
Он скопил три отгула, чтобы посвятить их личной проблеме. Но где его искать? Как искать? Не подавать же заявление в милицию… Во-первых, стыдно. И как это там объяснить? Если б была кража, похищение, а то… исчезновение, добровольный уход. Нет, за это еще и заберут, решил Коля. И потом спросят, а почему сразу не заявил, почему медлил… ведь известно, что сыск по горячим следам имеет больше шансов. Значит, что-то человек скрывает. Но главное, что отвратило его от мысли идти в милицию, было то соображение, что объявят в розыск и потребуют фотографию беглеца или без вести пропавшего, чтобы вывесить у райотделений и на вокзалах на стендах «Их разыскивает милиция». Но о фотографии не могло идти речи, ее нет и быть не может, это ж пришьют статью за порнографию, причем Коля представил, холодея, что могут привлечь за порнографию, так сказать, в особо крупных размерах… Или предложат сделать фоторобот со слов потерпевшего. Но где ж такие слова-то подобрать? — ломал голову Коля. Он даже взмок.
И вдруг его осенило. Газета! Дать газетное объявление. Обратиться к тому, кто знает, что он, Коля, к нему обращается. Чтобы никто ничего не понял, кроме них двоих.
Сначала он собрался в свою любимую «Советскую Россию», которую выписывал, но он так уважал редакцию, что почел не совсем, что ли, скромным беспокоить ее по личному своему вопросу, да еще с таким антиобщественным уклоном. Надумал идти в отдел платных объявлений «Известий», тем более что у Коли было какое-то неясное предчувствие, что его бесстыжий… как его назвать?.. Хуссейн если и читает какие-нибудь газеты, то не иначе как «Известия» или «Коммерсант дейли» (на последнем слове Коля, произнося его в уме, чуть споткнулся, но со второго раза выговорил вполне, он это слово знал, Нина занималась английским по аудиокассетам, а Коля последние недели нередко засыпал дома под английскую речь).
Он поехал до Пушкинской площади на троллейбусе, еще и еще раз переживая ночной свой разговор с Ниной, и особенно то, как она немножко поерошила ему на голове волосы и как смеялась насчет «сушек». Остались от этого разговора и горечь, и обида. Обидно ему было за многое, была маленькая Нинина реплика, которая его тоже резанула, — это ее слова «пачкун тараканий». Хотела она этим сказать, что он ничего не добился в жизни, «не растет» (ее любимое выражение), что… Ну, предположим, таксидермистом в Реутове работать было почетнее, ну и что? Коле расхотелось думать на эту тему. «Тараканий». Да, тараканий. Но знает ли Нина, сколько болезней они переносят? Он же на курсах учился, он все про них знает. Тридцать видов возбудителей инфекционных заболеваний они могут занести в дом. Продолжать? Двенадцать видов червей и паразитов кишечника человека. Да, Нина, и это еще не говоря про тридцать видов вирусов. Многие аллергические и грибковые…
Повесть — внутренний монолог больного, приговоренного к смерти, смесь предоперационных ужасов, дальних воспоминаний и пронзительных раздумий о смысле прожитого.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.