Садовница - [9]

Тем летом Эрле часто виделась и с Анной. Иногда при этом был Стефан. Эрле ему симпатизировала — всегда веселый, общительный, дружелюбный, хотя на ее вкус — слишком уж бесшабашный; впрочем, Анне это, похоже, нисколько не мешало… по крайней мере, поначалу. Потом его взгляд начал становиться все более и более туманным, в голосе появились прохладные нотки — он словно начал сторониться по-прежнему льнувшей к нему Анны, и Эрле поневоле заволновалась — правда, поговорить с кем-нибудь из них начистоту так и не решилась… Иногда ей казалось, что Анна тоже хочет ей что-то сказать и тоже не решается это сделать.

Беспокоило ее — хоть она едва ли отдавала себе в этом отчет — и то, что как часто она ни общалась летом с троицей Марк — Стефан — Анна, ореолы всех троих оставались все такими же яркими и тускнеть не собирались. Себастьяна, юношу с необычной, почти целиком синей аурой, Эрле видела только раз и то издали: он сопровождал рослую черноволосую девушку, угловатую и немного похожую на цаплю, и маленькую полную женщину с корзиной — очевидно, мать девушки — Марк сказал, девушку зовут Доротея и она невеста Себастьяна, после чего предложил их не догонять, на что Эрле и согласилась. Теперь она, конечно, об этом жалела: сам по себе юноша может свой талант и не раскрыть. Почему так — Эрле не знала; выращивать таланты поэтов обычно как раз проще всего, и одной встречи может хватить… влюбится такой человек в кого-нибудь — и давай писать стихи, пытаясь завоевать благосклонность своей дамы… Но в случае с Себастьяном, похоже, все складывалось иначе, а отчего — Эрле могла только гадать.

Единственное утешение — свечение вокруг головы церковного нищего стало потихоньку меркнуть. Да и сам он стал… как-то спокойнее, что ли. Исчезло внутреннее напряжение, звучавшее в привычном "Пода-а-айте милостыньку на пропитание!"; с лица спала привычная, как короста, маска боли, уступив место безмятежному и даже в чем-то радостному выражению… А потом исчез с паперти и сам нищий. Эрле не знала, где он и что с ним сталось, а узнать, к сожалению, было не у кого… но вряд ли это могло быть что-то плохое, учитывая добрый талант этого искалеченного человека…

Так прошло лето.

…Эрле выбралась из дому ненадолго, буквально на полчасика — сбегать до галантерейной лавки и купить белых ниток: утром у нее кончился последний моток. Уходящее лето решило порадовать горожан последними жаркими денечками, и видимо, по этой причине лавка оказалась закрыта. Девушка вздохнула с досады. Хочешь не хочешь, а изволь теперь тащиться чуть ли не через весь город, в лавку мастера Лиса — его прозвали так за шапку ярко-рыжих волос и бегающие глазки, в которых и впрямь проглядывало что-то лисье. Можно было бы, конечно, попытаться отложить покупку на следующий день — но следующий день будет воскресенье, а в воскресенье никакие нитки точно не купишь. Между тем, в понедельник юбка уже должна быть готова. Поэтому Эрле пришлось смириться с вынужденной прогулкой и зашагать по направлению к лавке мастера Лиса. Длинной дорогой идти не хотелось, и она выбрала самую короткую, а потом и вовсе захотела срезать угол — как выяснилось, довольно опрометчиво, потому что в итоге очутилась на уходящей под горку узкой улочке, которая показалась ей знакомой, но весьма смутно.

Улочка была залита ярким светом, делающим ее еще наряднее, чем она была изначально. Вверх и вниз по ней двигался народ — Эрле была вынуждена отступить на несколько шагов к ближайшему дому, чтобы ее не затерли — и народ небедный: по обе стороны улочки располагались лавки портных, сапожников, резчиков, ювелиров — одни только лавки с аккуратными вывесками и разложенным в окнах товаром, без мастерских. Была даже одна лавочка, торговавшая редкостью — иконами, да не простыми, а вышитыми по ткани; по крайней мере, именно так значилось на вывеске.

Пока Эрле задумчиво ее разглядывала, машинально прикидывая, нет ли среди икон какой-нибудь из мастерской, где работала Анна, дверь лавки отворилась, и на улицу вышла сама Анна — как всегда, задумчивая, рассеянная и витающая в каких-то совершенно нездешних далях. К груди она прижимала перевязанный бечевкой сверток. Постояв у лавки несколько мгновений, она словно очнулась и зашагала по улице, удаляясь от Эрле; девушка уже собиралась ее окликнуть, но тут дверь лавки отворилась вторично, и из нее выскочил невысокий мужчина с редкой бородкой и залысинами надо лбом, лавочник как по роду занятий, так и по таланту.

— Анна! — крикнул он на всю улицу. — Анна, вернись, икону отдать забыла!

Девушка вздрогнула, обернулась — к счастью, она не успела еще уйти далеко — и подбежала к лавке; заинтригованная, Эрле подошла поближе и увидела, как лавочник забирает у девушки сверток, после чего она снова куда-то заторопилась. Эрле тоже ускорила шаг и почти догнала ее.

— Анна? — вопросительно сказала Эрле в спину мастерице. — А ты почему не в мастерской?

Девушка замерла на месте и ничего не ответила, а потом втянула голову в плечи и рванулась в толпу так стремительно, как будто Эрле была по меньшей мере каким-то чудовищем. Эрле недовольно фыркнула — нужны мне твои секреты! — и огляделась по сторонам, прикидывая, как быстрее выбраться с улицы. Случайно ее взгляд упал на вывеску небольшой харчевни… и девушка остановилась, не в силах ни сдвинуться с места, ни заметить, что она мешает прохожим.