Садовница - [10]

Сквозь распахнутую дверь и небольшое окно харчевни можно было заметить, что несмотря на ранний час, в ней все же есть посетители. Раскрасневшаяся молодица в белом переднике обходила столы, разнося пивные кружки; из двери заманчиво тянуло запахом жареной баранины. На вывеске была крупная надпись — "Блондинка и дуб"; впрочем, дуба почему-то не имелось, зато блондинка на вывеске присутствовала и — отчего остановилась Эрле — блондинка эта была она сама.

Теперь она вспомнила, почему улица показалась ей знакомой. Она была тут раньше — много лет назад, когда они с Садовником, застигнутые непогодой, свернули в Ранницу, чтобы переждать там ночь, а наутро отправиться дальше. Город тогда был значительно меньше, да и ливень хлестал так, что она едва могла различить завернутую в промокший плащ фигуру спутника — но этот дом она запомнила просто потому, что это был один из первых городских домов, где ей довелось бывать после того, как отец Теодор отправил ее странствовать вместе со своим старинным другом, которого все почему-то звали Садовник, сказав, что ее талант слишком нужен людям и грешно держать его запертым в Таххене… К тому моменту, как они свернули в Ранницу, Эрле была знакома с Садовником всего несколько дней, ей жутко хотелось узнать, отчего его так зовут, но спросить она не решалась — а потом пошел дождь, и спутник привел девочку как раз к этому дому… Вот только тогда харчевней он не был, это Эрле помнила точно, и никакая вывеска на нем не висела, не говоря уж о ее, Эрле, лице на этой самой вывеске…

Интересно, кто ее рисовал? Не хозяин дома, это уж точно — он и кисть-то в руках держать не умел, да и талант у него был — еду готовить… Может, со слов кто? Да нет, и это вряд ли… Уж больно чудной портрет вышел — вроде бы ее лицо, а вроде бы и не ее… Волосы у нее и правда довольно светлые, да только никогда они не были такого яркого золотистого оттенка, и даже на солнце так не сверкали… Глаза, опять-таки, похожи, да не совсем — в глазах у нарисованной девушки радостное изумление и детская открытость всему миру — никогда Эрле такой не была… Да и с носом художник намудрил — сделал тоньше, чем он есть на самом деле, а рот у Эрле все-таки великоват, но здесь, на вывеске, это незаметно…

"Господи, да ведь она красавица!" — запоздало сообразила девушка, машинально подходя к дверям харчевни еще ближе. Но кто же это все-таки рисовал? Вероятно, это должен быть один из тех домочадцев, что сидели за одним с ней столом в тот ненастный вечер — буря ревела за окнами, на столе дрожало от сквозняка пламя над огарком свечи, а печальный хозяин все сокрушался, что торговля лесом не дает ну никакой прибыли — и не даст, с грустью поняла Эрле, глядя на широкую полосу коричневого в ауре хозяина — он же совершенно не умеет убеждать людей… И тогда она мягко взглянула на него — не грустите, Бог вас не оставит, вот увидите! — и хозяин, хоть и не поверил в утешительную эту ложь, все равно поблагодарил странников за добрые слова. А потом где-то за окнами наискось мелькнула молния, и глухой удар сотряс дом, и младший сын хозяина, конопатый мальчишка с серовато-голубоватыми тонами в ауре, весь вечер самозабвенно крутившийся у гостей под ногами, сорвался в соседнюю комнату — посмотреть в окно, а когда вернулся, то возбужденно закричал, что молния ударила в старый дуб и он рухнул, совсем рухнул, да идите посмотрите же! — и при этом все поглядывал на гостью, проверяя, смотрит ли она на него…

Мальчишка… Эрле улыбнулась легко и грустно — теперь она знала, кто нарисовал эту вывеску… Но дуб-то тут при чем?

— Скажи, а почему эта харчевня так называется? — через дверь спросила девушка у спешащей с пустыми мисками служанки — рыженькой, пушистой, проворной.

— Говорят, старый хозяин лет с двадцать назад клад под сшибленным молнией дубом нашел, — охотно пояснила та. — И на эти-то деньги харчевню и открыл… Вон, видишь — в центре зала пень стоит, трухлявый такой? Тот самый… А почему блондинка — никто не знает…

…Эрле шла к лавке мастера Лиса, и завороженные ее странной летящей улыбкой прохожие долго смотрели ей вслед.

По щеке полз муравей.

Эрле лежала на куртке Марка, вольно закинув руки за голову. Над лицом ее покачивались на ветру сухие стебельки травы, они пахли горьковато и немного пыльно и время от времени заслоняли ей небо. А по небу полз еще один муравей, толстый и белый. Он угрожающе шевелил короткими жвалами и шел в атаку на заглатывающую солнце сказочную птицу Феникс. Как видно, муравей не понимал, что птица делает это не со зла — просто если она не проглотит солнце сейчас, то весной не сможет восстать из пепла…

В босую пятку ткнулась травинка; помедлив, скользнула вверх, к пальцам. Эрле сделала вид, что не заметила хулиганства, сморщила нос, едва сдерживаясь, чтобы не захихикать — наконец Марку это надоело, и он растянулся на траве на расстоянии вытянутой руки от Эрле — но, как выяснила девушка, немного скосив на него глаза, в небо по ее примеру смотреть не стал, а, опершись на локоть, с превеликим вниманием начал следить за ползущим по ее щеке муравьем.

— А ты знаешь, что у тебя на щеке муравей? — наконец вымолвил Марк.